— Ну, хорошо, поедем. — Сказал я, доставая из кармана ключи. Не люблю, когда меня шантажируют. Ни когда этим занимаются почтенные, вредноватые старики в тяжелой житейской ситуации, ни когда это делают всплывшие из длительного небытия бывшие любовницы. Она, видите ли, считает, что это мой ребенок! «А Вадик? А Рудик?» «Да, были такие, но ребенок твой». «Но это же легко проверить — экспертиза». «Не будь козлом». «В каком смысле?!» «Их нет. Вадик погиб то ли от цирроза, то ли на Памире. А Рудик сидит. Надолго». «Почему ты решила, что если их нет, то это автоматически делает меня отцом?! Судя по всему, у тебя могли быть и другие мужики». «Не будь, говорю, козлом, Женя. От тебя требуется немного — две субботы в месяц». «А если я откажусь?» «А вот если ты откажешься — тогда экспертиза. И все алименты за все годы».
В общем, получалось так, что она делает мне почти великодушное предложение.
— Так, Ипполит Игнатьевич, я забыл, это Ярославское шоссе?
— Да, да, Женя, Ярославское.
Риск был тридцать три процента, и я согласился. В конце концов, она, действительно, требовала не столь уж много. Две субботы, и десять дней летом. Чем она будет заниматься эти тридцать четыре дня в году, мне было неинтересно, я это просто знал.
Ипполит Игнатьевич сел рядом со мной.
— Ты меня обманул. — Сказала Майка с заднего сиденья. И я отчетливо услышал интонацию Нины. По крайней мере, в том, кто мать девочки сомневаться не приходилось.
Соглашаясь на предложение Ниночки, я даже не представлял, что это такое: день с ребенком. С почти наверняка чужим ребенком. Не очень-то приятным ребенком. Нет, она не носилась как заведенная, не изводила меня своим диким плеером, не капризничала по поводу еды, но ее ехидная самоуверенность в совокупности с моим чувством истерической ответственности за нее, изводили меня.
Когда мы проезжали мимо ВДНХ, я подумал, что скульптура де Голля перед гостиницей «Космос» очень похожа на Иполлита Игнатьевича. Хотел ему сказать об этом. Пожалел.
— Ты меня обманул. — Сказала вдруг Майка. — Крокодил и аллигатор отличаются не потому.
Сделаем так — попробуем извлечь пользу из создавшейся ситуации. Хотя, какую можно из нее извлечь пользу? Будем хотя бы радоваться тому, что мне удалось две грубо использующие меня силы забить в один флакон. Я выполняю просьбу неприятного, но несчастного старика, одновременно выгуливая свою якобы дочурку, совмещаю неприятное с неотвратимым.
— Крокодил живет в Африке, а аллигатор в Америке. — Повторил я свою версию двухнедельной давности.
Девочка тихо, но презрительно усмехнулась.
— У крокодила двигается верхняя челюсть, а у аллигатора нижняя.
Я невольно повернулся к старику, мол, представляете, Ипполит Игнатьевич, срезает нас молодежь, как хочет. А он посмотрел на меня с таким горестным превосходством во взгляде, что я сначала устыдился, а потом разозлился. И в отместку ему вспомнил (про себя, конечно) историю, как его отлупил какой-то подросток в метро. Ипполит Игнатьевич увидел, что тот проскользнул внутрь не заплатив, прилепившись к спине товарища, и не прошел мимо, схватил за рукав — нарушаешь! И тут же получил липким юношеским кулаком по очкам. Интересно, потерял он после этого веру в подрастающее поколение, а то ведь сколько раз слышал от него этот обычный благобред: какая у нас замечательная молодежь! А она, молодежь сидит вон там сзади и прогрызает мне спину.
— Вы понимаете, Женя, сегодня я получил одну совершенно достоверную информацию, и меня как током ударило, или молнией.
— Информацию? Какую, откуда?
— По телевизору.
Нет, кажется, дед все же рехнулся.
— Вы посмотрели телевизор и решили, что я должен вас немедленно везти вас за город?
— Понимаете, все сходится. И место, и все остальное. И то, что нас с Анной Ивановной с полгода назад потянуло по Подмосковью путешествовать — тоже рок. Понимаете?
— Нет.
— Я, конечно, потом объясню, это должны все знать. Но главное, это надо как-то предупредить. Люди могут пострадать сильнее, чем заслужили.
Я ожидал, что он сейчас развернет всю скатерть самобранку своих версий, а он вдруг одернул себя, и затаился в уголке у двери.
— Вам плохо?
Не открывая глаз, он тихонько спросил: