Голодный Студент (хватая с витрины ватрушку). Можно мне?..
Продавец. Можно!
Муж жене (приводя в дом любовницу). А можно мы…
Жена. Можно!
Ребёнок (хватая десерт со стола грязными руками). Мам, можно я…
Мать. Можно!
Солдат на посту (доставая бутылку водки и оглядываясь). Ну, наверное, можно…
Вор (влезая в дом через окно). К вам можно?
Хозяин. Можно!
Вся Россия. МОЖНО! Ура!!!
Счастливый Александр идёт по красной ковровой дорожке, усыпанной лепестками цветов.
Александр (улыбаясь). Ах, как меня все любят! Ах, какой я хороший!
Внезапно в спину ему ударяется какой-то предмет.
Александр (оборачиваясь). Ай, кто это? Кто это в меня кинул? (Смотрит вниз.) Откусанным яблоком…
Толпа расступается. Стоит маленький чумазый ребёнок. Смотрит на Александра и корчит рожу.
Александр (возмущённо). Кто это? Почему он в меня кинул?
Гвардеец (на ухо). А это Пушкин, Ваше Величество. Он таков, да…
Александр (надувшись). Вот же ж мелкий сукин сын! Всем я нравлюсь, а ему – нет!
Быстро показывает ребёнку язык в ответ.
Елизавета Алексеевна (с укором). Саша, нельзя императору так себя вести! Он же маленький, а вы взрослый… вроде бы…
Александр (недовольно). Что значит «нельзя»? Нет теперь такого слова! Можно! Всё можно! Ура!
Все. Ура!!!
Елизавета Алексеевна (рука-лицо)
Сцена 16
Зимний дворец. Александр и Князь Куракин разбирают бумаги покойного императора.
Александр. О, смотрите, здесь одно из тех завещаний, которые батюшка писал перед своим отъездом на военный фронт Швеции в 1788 году! (Мечтательно.) Помнится, в детстве, когда несколько раз в год приезжали к родителям в Гатчину, мы играли в игру под названием «найди завещание». Батюшка прятал свои завещания, и тот, кто находил последнее, получал подарок!
Куракин. Какую-нибудь сладость?
Александр. Нет. Честь быть упомянутым в обновлённом варианте завещания в первом ряду… (Задумчиво.) Как ни странно, это было довольно весело…
Куракин достаёт очередную бумагу из сундука с бумагами.
Куракин (с умилением). О, а это его детское завещание! Я помню… он тогда болел и завещал мне своих собачек, и просил предоставить его тело науке для опытов…
Александр (доставая ещё одну бумагу). Кажется, в этом сундуке одни завещания… давайте другой посмотрим.
Открывают сундук.
Куракин (доставая бумаги). Та-а-ак, что тут у нас? Ага, его детская переписка с Ломоносовым… которая не задалась. Потому он его не любил впоследствии.
Александр. Они не пришли к единому мнению?
Куракин. Нет, тот просто не отвечал на его письма, и Павлушка обиделся… счёл за оскорбление. (Достаёт ещё бумаги.) Так, ну тут всё понятно… его распорядок дня, письма деду Морозу… Кстати, а вот на них отвечали… Та-а-ак… Его неотправленные любовные письма к Вере Чогокловой… (Ухмыляется.) Он мне их читал, и не знал, что я уже признался ей в любви, и она ответила взаимностью. Эх… коварство юных лет! Так, что тут ещё… его стихи.
Александр (удивлённо). Он писал стихи?
Куракин. Стихи, прозу. У нас есть совместный незаконченный роман о кругосветном путешествии. Мы тогда ещё нигде не были, и поэтому придумывали сами, чего там есть… так, бухгалтерская книга учёта свечей в его комнате (убирает за пазуху), так, это мои ему письма из Надеждино, это тебе читать не надо, это личное… проект Конституции, заметки о лжи…
Александр. Что-что?
Куракин. Заметки о лжи – это его физиогномические наблюдения, позволяющие определить, врёт ему человек или нет… он на слугах практиковал данную методику и весьма преуспел.
Александр (выхватывая у него бумагу). Нет, я про Конституцию! Что это?
Куракин (недоумённо). Я думал, ты знаешь. Конституция – это свод…
Александр. Я знаю, что это! (Взволнованно.) Это моя мечта! Но как же это… я не знал, что отец так же разрабатывал её проект!
Куракин. Да, в восемнадцать лет. С Никитой Ивановичем Паниным и Денисом Ивановичем Фонвизиным. Очень весело было. (Насмешливо.) А вы думаете, либеральный кружок – это ваше оригинальное изобретение?