1. Вступление.
Это было в 1896 году, за два года до событий Коммуны. В порт Гавр прибыла шхуна под громким названием «Король Карл», и на французскую землю ступили две фарфоровые ножки в золотистых туфельках на маленьком каблучке. Они быстро зацокали по причалу, а за ними вслед пошли большие черные и грубые ботинки. Они остановили карету, и мужчина помог даме подняться внутрь и уже хотел было сам залезть, но тонкая женская ручка остановила его. Он понимающе закрыл глаза и махнул кучеру. Последний, подивившись, спросил:
- А куда?
- Вперед. – глухо ответил мужчина и карета тронулась. Она подпрыгивала, быстро отдаляясь, по каменистой дороге. Большие голубые глаза девушки выглядывали из-за темной шторки на окне. Они смотрели пристально до тех пор, пока человек в черных грубых ботинках не скрылся из виду. Затем девушка погрузилась в мягкое кресло и сняла свою большую черную шляпу с кружевной вуалью.
Она была довольно молода, на вид не больше 25. У нее было очень бледное и уставшее лицо, большие, открытые, голубые глаза с длинными темными ресницами. На них спадали такие же темные волосы и сливались с черными тонкими бровями. Губы ее были плотно сжаты и, казалось, что девушка чем-то опечалена или встревожена. Она сняла перчатки и аккуратно сложила их на коленках. Длинные, тонкие пальцы ее дрожали.
Карета ехала, шатаясь, словно пьяный монах. Так что мечта немного вздремнуть не могла б осуществиться. Вскоре они въехали в город, и девушка еще больше затряслась.
Вдруг ее ясный голос пронзил карету:
- Остановитесь! – приказала она.
И кучер тут же притормозил коней. Она вышла вновь в своей шляпке и перчатках, держа в руках маленькую сумочку, что по современным меркам пошла бы больше на роль косметички, и веер. Девушка положила в руку кучера три золотых монеты и тот, благодарно кивнув и развернув назад коней, поехал в обратном направлении, по той же дороге, по которой и привез эту таинственную незнакомку. А она, дама в черном одеянии, обернулась, глухо вздохнула и пошла в противоположную сторону.
2. Здравствуй, Париж!
Париж был прекрасен! Сейчас он кажется более сухим от вечной суеты и бешеного ритма. Тогда же он плавно и размеренно парил с весенним ветром. Навстречу ей шли красивые люди и, с каждым шагом, она чувствовала себя все более незащищенной и одинокой. Наконец, перед ее взором предстал собор. В то время Нотр Дам де Пари не был игрушкой, привлекающей туристов, а служил по назначению.
«Слава Богу!» подумала она и тут же дрогнула. Девушка подошла к дому, что был за поворот, сразу после собора, и несмело постучала. Дверь открыла пожилая женщина.
- Вам кого? – недружелюбно спросила она.
- Здравствуйте. Здесь живет мосье де Луаф? Я – Вивьен, дочь Матильды, его крестница.
Женщина поменялась в лице. Ее ссохшиеся щеки, покрытые тысячами морщин и порезов, приподнялись, и подобие улыбки растянуло влажные губы.
- Да. Он много рассказывал о Вас. Заходите!
- Спасибо…
Девушка переступила через порог и, сняв шляпку, озарила комнату лучезарной улыбкой.
- Проходите в комнату! Сейчас будем пить чай. – кинула ей старушка уже из другой комнаты.
Вивьен последовала за хозяйкой в гостиную. Она была маленькая, но опрятная, в принципе, как и весь дом. Быстрые глаза девушки проскользнули по комнате. На камине стояла ваза с прикрепленной штучной розой. Она тихонько подошла к ней. Снизу было выгравировано Жан Пьер де Луаф. Девушка пошатнулась и упала в большое кресло. Она прикусила губу и на ее глаза медленно стали накатываться слезы. На шум пришла мадам де Луаф.
- Все в порядке? – спросила она.
- Он умер? – дрожащим голосом переспросила Вивьен.
- Да, милая. И, знаешь, что удивительно, перед своей смертью, когда он еще тяжело болел, он постоянно вспоминал о тебе и повторял одну и ту же фразу.
- Какую же?
- Жаль, что мы ее вовремя не окрестили!
Вивьен виновато опустила глаза.
- И он предупредил меня, что Вы прибудете. Он не сказал точно дату, но сказал, что Вам нужна будет помощь. Поэтому, когда священник его исповедал, он позвал меня к себе и приказал мне, чтоб я не позволяла его захоронить, а в тайне ото всех превратила его тело в прах. Я сказала, что это безбожно, и что душа его будет навеки потеряна, если я изволю его сжечь. Напомнила ему, что он католический священник, а не язычник! Но старик перед смертью совершенно выжил из ума. Слово с меня взял. Но что я. Совсем забыла! Он попросил передать Вам кое-что!