Итак, Сьюзи Менкес наконец усаживается, Памела Андерсон тоже, и показ начинается – на полчаса позже, но ровно за три минуты до того, как Французская федерация высокой моды могла бы оштрафовать Вивьен. Свет гаснет, и в 30 метрах над нами зажигается дуговая лампа, направленная на эскалатор, по которому первая модель поднимется в атриум. В гигантских зеркалах отражаются фотографы и появляется модель, открывающая показ, – и вот 450 человек вытягивают надушенные дорогими духами шеи. Весь атриум сияет фотовспышками, а повсюду, кроме первого ряда, над головами зрителей колышется целое поле смартфонов, будто вдруг расцвели две сотни крокусов. А что касается первого ряда, то не фотографировать же таким гостям самих себя!
Длительное напряжение позади, и вот появляются модели – калейдоскоп из нарядов по мотивам творчества Фриды Кало, их сменяет одежда, расцветками и текстурой напоминающая о паломниках и фольклоре, а в заключение – дань серьезной моде, Иву Сен-Лорану и строгому крою в барочном стиле, благодаря которому в эпоху пост-панка Вивьен и сделала себе имя. Все модели выглядят очень серьезно и очень сексуально благодаря своей холодности: это их профессиональная броня. Двенадцать минут кажутся такими долгими. Воспринимать происходящее непросто, слишком много зрительной информации, а ведь никто ничего не поясняет, не рассказывает, и девушки упорно сменяют друг друга каждые 30 секунд. Время от времени кажется, что мир вокруг – цвета и формы, невероятной красоты вещи и модели – начинает вращаться тише, как в замедленной съемке. Девушки уходят с подиума, исчезают из моего поля зрения, их невесомые наряды колышутся вопреки закону гравитации, но при этом отягощены грузом ответственности перед империей моды. В нарядах чувствуется ирония: разве не забавно, что красоту можно завернуть в ткань и облечь в человеческие формы? И вот я осенен красотой. Показ завершен, мы встаем с мест, и я вдруг вижу, что глаза Марка Спая полны слез восторга. Такого не ожидаешь от дородного человека пятидесяти лет в клетчатой фланелевой рубашке. «Это одна из ее величайших коллекций, – говорит он. – Создавать их она умеет лучше всего».
Показ закончен. За кулисами поднимается небольшая суматоха: кому первому выходить на подиум – Андреасу или Вивьен, в суете теряется букет, который она должна нести. В итоге они идут по подиуму, держась за руки, а потом Андреас отпускает ее руку и начинает аплодировать Вивьен вместе со всеми, а она, как обычно, скромно улыбается под бурные овации.
Вивьен и Андреас на поклонах, без букета, утерянного за кулисами
Вы будете потрясены: четверть миллиона фунтов стерлингов. Всего 12 минут. Шестьдесят нарядов. И 1800 человеко-часов. Нельзя не подивиться тому, зачем же все это нужно. Как говорил лорд Честерфилд (вообще-то про секс, но к моде это тоже относится), действо нелепо, цена заоблачная, а удовольствие мимолетно. Конечно, мир должен быть населен, и, разумеется, населен людьми, одевающимися по моде. Каждый восхищен прекрасными прозрачными тканями, облекающими идеальные фигуры. Можно многое сказать о любом виде искусства, воспевающем человека, и назвать его наукой, ремеслом, религией – особенно здесь, в Париже. Но что до культа моды, в отличие, например, от изобразительного или даже кулинарного искусства, то она создает фетиш из настоящего, магия этого «сейчас» подчас причиняет вред моде как таковой. Все дело в экономике, будь она неладна. Какие из созданных моделей выдержат проверку временем? Зачем создавать все больше и больше? Чем Вивьен может оправдать огромные расходы, авиаперелеты, огромные усилия и сосредоточенность сотен работников, в высшей степени талантливых и слишком низкооплачиваемых? К ее чести, она обращает внимание на эту критику и любые подобные намеки и часто выслушивает их, не стремясь скрыться. За год, проведенный с Вивьен, я узнал больше, чем людям в принципе может посчастливиться узнать о том, почему мода имеет значение, о том, что именно снова и снова привлекает поклонников творчества Вивьен и что дает ей силы творить. Конечно, нельзя отрицать промышленный императив – экономику. Сейчас множество людей доверяют свое существование неиссякаемой творческой жиле Вивьен и Андреаса. В их работе есть и кое-что еще: страстная вера в важность моды как центра культурной жизни и страстное желание Вивьен посредством одежды объяснить, каким она видит мир.
После показа вокруг Вивьен собирается толпа журналистов. Она, хоть и ненадолго, оказывается в эпицентре торнадо: представители прессы, работающие камеры, прямой телеэфир. Вивьен совершенно спокойна, и, похоже, она единственная здесь женщина, которая не беспокоится из-за своего наряда и внешнего вида, уверенная, что стиль ее и так будет заметен. Она бойко и коротко отвечает журналистам, задающим вопросы о моде на французском, итальянском и немецком. И все-таки основной международный язык моды – английский и американский английский. Даже тайцы о моде говорят с акцентом Кэрри Брэдшоу. И из этого гвалта доносится хрипловатый голос с дербиширским акцентом: «Мне представилась девушка-паломница…»