— Не желаете? — Подошла ко мне официантка в черном классическом платье с белым воротником. Да, на открытии Ханта разносили закуску и напитки. Все по взрослому.
Я в очередной раз отмахнулась от девушки с подносом (Ну, вежливо отказалась, если быть точным)., на котором пузырилось шампанское в тонких изящных бокалах-флюте. Ее же поймал под локоток делового вида мужчина, знаком показывая, чтобы она подождала, пока он договорит по телефону. А мне казалось, что телефоны на выставке — это моветон. Закончив разговор он пробасил:
— Я хочу купить фото из последнего зала. Для офиса. К кому обратиться?
— Простите, но те работы не подлежат продаже. А о цене на остальные вы можете поговорить с…
— В смысле не продаются? — Переспросил мужчина голосом, в котором явно слышалось "Вы себе цену набиваете? Ни на того нарвались!" — Где фотограф? Я договорюсь с ним лично.
Я поморщилась и скользнула мимо них, сочувственно глянув на официантку. Та пыталась вежливо улыбаться, но глаза выдавали ее с потрохами и говорили: "Ну, я то тут причём, дядя?! Я напитки разношу!"
Я зашла в последний, если верить программке-путеводителю, выставочный зал, с многообещающим названием "Настоящая" и…
— Бог мой. — Выдохнула я вслух, не в силах сдержать эмоции.
С каждого снимка на меня смотрела… Я.
Свет в зале был мягкий, приглушённый и отдавал лиловым. Фотографии не имели ни рам, ни много антуража, но были повешены так, как будто повисли в воздухе, застыв по чьему-то шальному желанию.
Я сделала шаг назад. Вот так просто взяла и сделала шаг назад, боясь смотреть на себя. Стыдясь этого. Смущаясь.
Две женщины обогнули меня, чтобы пройти в зал. А я так и стояла, как молчаливый и ошарашенный монумент.
Все же интерес во мне пересилил шок, и я сделала робкий шаг по направлению к первой работе.
Мой полу-профиль. Я смотрю на соляные поля: ветер играет с волосами, закрывая шрам от любопытных взглядов. Мои глаза смотрятся фантастически на красном фоне природы, но взгляд… Затаенная боль и грусть стали его печатью. Губы сведены в прямую упрямую линию, как будто боялись ненароком засмеяться. Я посмотрела на подпись к фото, рукой Арчи было выведено: "Моя принцесса Марса". Губы сами расплылись улыбку. Какой же он глупый…
Чем глубже я продвигалась, тем чётче видела, как менялась девушка на снимках. Как на губах все чаще стала играть улыбка, превращаясь в задорный смех. Как взгляд теплеет и становится… Влюбленным в жизнь. А может и в человека по ту сторону объектива. Как лицо становится открытым, а плечи перестают нести на себе тяжесть прошлого.
Вот я забегаю в пенистые волны, придерживая одной рукой широкополую шляпу. А вот Арчи заснял меня тайком у себя дома. Наша первая ночёвка рядом… На снимке я сплю, мое лицо выражает полное умиротворение. Фото сделано со стороны шрамов, но из-за того, что на лицо падают тени — замысловатые узоры от тюли, они кажутся частью общего рисунка. Они кажутся красивыми.
Фото из часовни, где я, с мокрыми, ещё длинными волосами, и такой же одеждой стою в окружении множества свечей… Мое лицо смотрит вверх, на образ. А оттуда лик святого, кажется, смотрит прямо на меня, отвечая на безмолвные молитвы. Мягкие цвета снимка, будто нарисованного красками, невероятно греют. А девушка на нем, мокрая и продрогшая, с блестящими на лице дождевыми каплями, которые путаются в рубцеватых отметинах, заставляет замереть. Неужели это я? "Моя вера…" — гласила надпись под фото. Я сглотнула, отчаянно пытаясь проглотить, протолкнуть комок в горле. Чтобы просто не зарыдать в голос. А со слезами, которые тихо струились по лицу, я уже и вовсе не пыталась бороться.
Я на рок-фестивале. Вокруг меня смазанные лица людей со вскинутыми вверх руками. В уголках моих глаз замерло по слезе. На лице эйфория и огни со сцены. Черт. Это выглядело круто, как обложка для рок-альбома.
Фотография с моего Дня рождения. Того самого, когда мне исполнилось 19 лет. Я действительно выглядела так? Так… Мистически? Портретный снимок полностью передал мое настроение в тот вечер: решимость, скорбь по утраченным близким, любовь к ним. И в то же время была в нем какая-то страшная тайна, как будто я была демоном мщения в обличие юной девушки. Но если она так юна, то откуда эта затоенная боль в ее взгляде? Вот там и загадка. Думаю, лишь Хант знал точный ответ.
Кусок солнца, пойманный объективом. В обычной белой безрукавке я смотрю вниз, скромно потупив взор. Вокруг меня буйство красок: зеленые сочные листья, с жёлтыми узорами, и ярко-оранжевые цветы, распустившиеся среди веток кустарников. Такой же цветок украшает мои волосы. Это Арчи сорвал его и нежно заправив волосы вставил эту "заколку". Этим он открыл мою «увечную» сторону, но отчего-то она казалась не безобразной, а нежной. Лишь дополняя красоту экзотичного растения. Этот жест до сих пор свеж в моей памяти. Рядом с этим фото и стоял тот мужчина, на повышенных тонах разговаривая с менеджером. Он хотел повесить мое лицо в своем офисе. Мое шрамированное лицо! С ума сойти!
У еще одного снимка я вовсе непонимающе замерла. Я снята в кофейни Бена, за стеклом. Арчи стоял с другой стороны окна и остался незамеченным. Я увлечена: с огромным стаканом холодного кофе и перед открытой книгой. Что я тогда читала?
Волосы лежат на одной стороне, открывая фотографу шею и лицо, на которых затеяли игру радужные солнечные зайчики. Кажется, их отбрасывают новые стеклянные колокольчики, которые Бен повесил над окнами всего шесть месяцев назад. Как же это красиво. И снято совсем недавно.
Еще несколько снимков рядом — совсем свежие. Вот же сталкер! Я еле сдержала смех, прикрыв губы рукой.
А вот фотография мои рук, которые гладят вырезанную на дереве лодки надпись. Он все-таки смог передать то, что говорил. Прозрачность и белезну кожи, их худобу, как будто были не мои, а какой-то эльфийской принцессы. Нет, разве это мои руки?
А вот и целая серия черно-белых фотографий. Разных размеров. Ночные снимки в нашей пристани. И девушка, которая стала увереннее в себе. Которая счастлива сегодня, в этот самый момент. В мужской рубашке на стройном теле. И сразу за этим ещё один тайный, "спящий" снимок: я, нагая, прикрытая лишь рукой и той же рубашкой на бёдрах, лежу на боку на пляже. Волосы растрепались, смешиваясь с песком. Бледное тело в свете луны кажется сияющим. Губы приоткрыты, наверное, грудь умиротворенно вздымается, вдыхая морской воздух… А на щеках будто застыл стыдливый румянец. "Моя женщина".
Такой же румянец появился на моих щеках снова, сейчас. Черт. Это же лично, интимно и так… Восхитительно. Не выдержав, я подошла ближе и провела пальцами по фотоснимку. Я дотронулась до своих волос, как будто желая стряхнуть с них запутавшиеся песчинки.
— Ты не видела табличку? Руками трогать нельзя.
Я замерла от звука голоса за моей спиной. Знакомый тембр, ласкающий слух, прозвучал так близко, что страшно было оборачиваться. Я не готова была видеть его рядом. Не на столько рядом.
Я сглотнула и не отводя взгляда от фотографии произнесла:
— Это меньшее, что ты можешь мне позволить после того, как показал миру мои бёдра.
Я не видела его, но знала, что парень улыбнулся. Кривовато, вытягивая правый уголок губ чуть выше левого. Как мне хочется увидеть эту улыбку. Как мне её не хватало. До дрожи в пальцах. До головокружения. Или это сказывается недостаток кислорода, который я пускала в себя лишь маленькими глотками, будто разучилась дышать.
Арчи подошёл ближе и встал рядом со мной. Я была в чёрном платье со спущенными плечами и голую кожу задевала ткань его свитера: белого, невероятно мягкого. Я никогда не видела Ханта в свитере.
— Это не было моей целью. — Произнёс парень, нет, мужчина, рядом со мной.
Я все ещё упрямо смотрела перед собой. Арчибальд изучал мой профиль. Я физически чувствовала, как тёмные янтарные глаза скользят по моему лицу. Пристально. Внимательно. От такого взгляда идут мурашки. Хотелось обхватить себя за плечи руками. Или вовсе сбежать.