- О, мадам, почему мы несчастны?
- Мы счастливы, разве это не счастье, не радость, не блаженство? Блаженство, - тихим прерывистым голосом прошептала она, - на которое я не имею права. Отпустите мою руку, счастье - не для меня!
Она вырвалась из его объятий и встала. На ее взволнованном лице была скорее тревога, чем любовь. Кажется, ей стоило огромных усилий прийти в себя, эти усилия были мучительны, но успешны.
- Простите меня, - быстро и неразборчиво заговорила она. - Простите меня! Я должна всё рассказать, но не могу, во всяком случае, не сейчас. Мы слишком долго отсутствовали, наше отсутствие в этот вечер заметят, сегодня вечером мы должны угодить другим. Но я всё расскажу. Ради вас, ради меня, прошу вас, идемте, идемте. Вы знаете, что сегодня вечером мы должны быть веселы, и мы будем веселиться. Кто нам помешает? По крайней мере, это мгновение принадлежит нам, и если будущее будет печально, почему бы сейчас не пошутить?
ГЛАВА 11
Читателю не следует полагать, что Вивиан Грей думал о юной баронессе только в стремительно развивающихся эпизодах, эскизы которых мы набросали. Лишь несколько минут в день, которые он проводил не рядом с ней, ее образ не занимал его мысли. Характер баронессы интересовал Вивиана с самого начала. Его случайное, но удивительное знакомство с Бенкендорфом заставило его воспринимать любого, кто был связан с этим необычайным человеком, с чувством гораздо более странным, чем то, которое могло бы возникнуть у молодых придворных аристократов, ничего не знавших о характере премьер-министра. В характере и положении баронессы определенно была какая-то тайна, хорошо согласовывашаяся с эксцентричной и романтической карьерой премьер-министра Райсенбурга. Вивиан понятия не имел, что именно связывало баронессу с Бенкендорфом. В свете о ней говорили как о его дочери, а утверждение мадам Каролины подтвердило мнение света. Вивиан до сих пор не знал, как ее зовут, и хотя в те краткие мгновения, когда они наслаждались возможностью поговорить наедине, он прилагал все усилия, на которое способна благовоспитанность, побуждаемая любопытством, и использовал множество мелких уловок, которые хорошо известны человеку умудренному, чтобы узнать ее имя, все усилия были тщетны. Если тайна существовала, дама умело ее скрывала, и при всей своей наивности и странном незнании света, при том, что дух ее, очевидно, был неуправляем, с ее губ ни разу не слетело опрометчивое слово, которое могло бы пролить свет на вопрос, интересовавший Вивиана. Баронесса была порывиста, но никогда не бывала неосмотрительна, ее осторожность была удивительна, учитывая ее молодость и вспыльчивый нрав. Прошлой ночью, кажется, было лишь одно мгновение, когда ее страсти какое-то время боролись и победили рассудительность, но это было лишь мгновение. Это выражение непреодолимого чувства стоило Вивиану бессонной ночи, сейчас он ходил из угла в угол по номеру своего отеля, думая о том, что, как ему казалось прежде, никогда больше не будет занимать его мысли.
Баронесса прекрасна, она его любит, и она несчастна! Любовь любой женщины льстит чувствам мужчины, неважно, сколь горькую чашу знаний о мире он испил до дна. Похвала глупца - фимиам для мудрейшего из нас, и хотя мы думаем, что наше сердце разбито, нам всё равно приятно узнать, что нас любят. Воспоминания о Вайолет Фейн были столь же свежи и сладки для Вивиана Грея, как в то мгновение, когда он в первый и последний раз целовал ее зардевшуюся от румянца щеку. Любить снова, на самом деле любить так, как он любил когда-то - Вивиану казалось, что это невозможно, он по-прежнему так думал. Сначала его заинтересовал характер баронессы. Она ничего не знала о человечестве, но была прекрасно знакома с отшлифованными формами светского общества, ее невероятная красота, загадочное положение в обществе, гордый дух и пылкие чувства, меланхолия, в которую она время от времени погружалась, ее невероятное своенравие - всё это удивляло, ошеломляло и очаровывало его.
Но он вовсе не было влюблен. Ему ни на мгновение не пришло в голову, что его одинокое сердце может таить чувство к столь очаровательному и юному существу. Вивиана пугали бедствия, всегда следовавшие за ним, он очнулся бы от чар прежде, чем еще раз попросил женщину разделить с ним его печальную участь разрушенной жизни. Баронесса была небезразлична к обществу Вивиана, она не льстила его тщеславию и не вызывала у него мыслей более серьезных, чем мысли о том, как сделать для нее наиболее приятным уходящей час, но благодаря этому рядом с баронессой Вивиан был менее мрачен, чем обычно. Покидая дворцовый зал, он думал, что его образ тот час выветрится из памяти баронессы, а если она встречала его вновь весело и радушно, Вивиану казалось, что таким приемом он обязан, вероятно, тому, что не столь легкомыслен, как граф Эберштайн, и намного забавнее барона Гернсбаха.