Характерно, что Ж. де Казалис и Ф. Сельер никогда не говорили, что Вивиен Ли повезло, и не завидовали ее успеху. Зато Э. Дьюкс и К. Штернхайм не скрывали недовольства: «На другое утро мы со Штернхаймом с удовлетворением следили за очередью в кассу «Амбассадорз». Затем мы пошли выпить с достойным комедии ироническим возмущением.
Мы, два пятидесятилетних европейца, знали свое ремесло — драматургию — и сделали свое дело достаточно хорошо. Казалис и Сельер восхитительно быстро осознали наши намерения. И вот появляется худенькая актриса с непорочной внешностью и уводит за собой критиков, публику и т. д. Наблюдая за ней на репетициях, мы знали, что она смогла и чего не смогла, гораздо лучше, чем ослепленные рецензенты и хроникеры, болтавшие об ее «прыжке к славе» долгие дни и недели. «Первый выход кинозвезды», — сказал саркастически Штернхайм перед отъездом в Брюссель. С тех пор я его не видел и ничего не слышал о нем…».
Однако Вивиен Ли «ослепила» не только журналистов, но и профессиональных критиков. Как вспоминает А. Дент, «дело было вовсе не в замешательстве неопытных драматических критиков, пораженных молодой красавицей. Старшее поколение также исполнилось энтузиазмом и красноречием. Э. А. Боэм в «Ньюз кроникл» (достаточно старый, чтобы Б. Шоу изобразил его под псевдонимом в группе критиков в «Первой пьесе Фанни» в 1911 году) приветствовал дебютантку как «актрису необычайной одаренности, добившуюся успеха благодаря абсолютной искренности и естественности». Критик «Манчестер гардиан» Айвор Браун (в свои 43 года едва ли не глава критического цеха) также решительно поддержал новую актрису: «Она произносит свои реплики, хорошо понимая их значение. Когда появляется молодая актриса такого очарования, мы опасаемся, что сцена тут же уступит ее экрану. Но, если мисс Ли решит остаться в живом театре, ее будущее абсолютно гарантировано. Сегодняшняя пьеса и атмосфера XVIII века соответствовали ее индивидуальности. Испытанием других ее качеств стал стиль диалога, и экзамен сдан успешно».
Через несколько дней, когда к сенсации попривыкли, некоторые критики высказали ряд оговорок (нельзя судить по одной роли) и указали на недостатки (в первую очередь слишком высокий для сцены голос). Тем не менее Керрол настойчиво намекал, что Вивиен Ли может стать второй Бернар или Дузе. Его настойчивость раздражала коллег и была явно не на пользу актрисе.
Сенсация обрела вторую жизнь, когда в лондонских газетах (менее чем через двое суток после дебюта Вивиен Ли) появилось следующее сообщение: «Неизвестная неделю назад актриса получает 50 тысяч фунтов за съемки в кино». 50 тысяч давал Александр Корда, который уже стал ключевой фигурой в английском кино и собирал около себя самых талантливых артистов. Естественно, он не собирался назначать такую сумму, однако Джон Глиддон умело использовал ситуацию. 16 мая телефон в конторе Глиддона трещал без остановки. Вивиен Ли интересовались не только английские, но и американские фирмы, среди них знаменитая МГМ.
В начале разговора с Глиддоном Корда мог позволить себе безапелляционно-покровительственный тон, предложив 750 фунтов в год и заявив: «Я не торгуюсь». В конце ему пришлось значительно увеличить гонорар Вивиен Ли и предоставить ей шесть месяцев в году для работы в театре. Последнее условие устраивало и хозяина «Лондон-филмз». Глиддон не знал, что кинематографические амбиции Корды значительно опережали его финансовые возможности. Даже заинтересованным лицам (Глиддону, Вивиен Ли и ее мужу) не приходило в голову, что этот контракт не принесет ничего, кроме второстепенных ролей в малозначительных фильмах. Нетрудно догадаться, что Холман был расстроен.
Если учесть профессиональные познания Холмана, трудно поверить, чтобы он в самом деле считал контракт «несправедливым». Попытка убедить жену отказаться (контракт якобы давал все права одному Корде) имела другую подоплеку. Как пишет Ф. Баркер, «вся затея казалась ему дикой и совершенно невероятной. В глубине души он никогда не ожидал, что ее карьера или ее увлечение актерской игрой достигнут такой стадии, что это сможет подчинить их жизнь. Он не мог обнаружить в контракте ничего противозаконного, но имел все основания для беспокойства о том, как этот контракт повлияет на их личную жизнь в будущем». Вивиен Ли понимала все нюансы и отвергла совет не подписывать договор.
В глубине души она не могла понять мужа: неужели он считает, что успех может изменить ее характер, повлиять на их взаимоотношения? Неужели люди могут считать ее такой низкой, поверхностной, бессердечной женщиной? 26 мая Холманы навестили Фрюэна. Пожилой моряк (в его дружбе она не сомневалась) обошел «милую Вивлинг»[3], осмотрел ее сверху вниз и снизу вверх и резюмировал: «Я не вижу никакой перемены». Вивиен Ли чуть не разрыдалась: «Никакой перемены нет и никогда не будет, Освальд!» Сцена была для нее совсем не средством удовлетворить честолюбие. Это была ее жизнь…