здесь им ничего не светит. Ну, съездит он послом через несколько лет, а что потом? Пенсия?
С другой стороны, думала Эмма Михайловна, кто его знает?.. Ведь бросил же Сашка Гришаков свою первую жену Наталью, как только разбогател, и женился на молодой и длинноногой, а Лёнчик — до сих пор при ней, хотя тоже давным-давно мог бы ее бросить — как ни крути, она ни три года старше его, да и детей у них нет…
С улицы опять послышались гудки. «Иду, иду!» — проворчала Эмма Михайловна и в последний раз взглянула на себя в зеркало. Конечно, ей неспокойно. Кто знает, что ее там ждет на этом приеме? Сашкину бывшую она прекрасно знала — они были ровесницы и, в общем, одного поля ягоды, — а эту новую она еще ни разу не видела. Лёнчик говорит, что она — модель и невероятная красотка. И подруги у нее наверняка соответствующие. А она, Эмма, сегодня как назло плохо выглядит. Да и платье… Черт его знает, во что они там одеваются с их-то возможностями? И что она там будет делать? Может, не ходить?..
Может, и не ходить, но об этом надо было думать раньше, а теперь, когда Лёнчик сидит в машине да еще наверняка злится, потому что терпеть не может, когда она заставляет его ждать, думать уже поздно.
— Фу, Джумка! Отстань же ты от меня, наконец! — взвизгнула Эмма Михайловна и тут же, наклонившись к собачонке, засюсюкала: — Ну, прости, прости свою мамочку! Видишь, мамочка нервничает, а ты ей чулочки рвешь. Нельзя чулочки рвать, чулочки дорогие…
Эмма Михайловна погладила Джумку и вдруг подумала: «Может, взять ее с собой?»
А что, неплохая мысль… Ходит же с йоркширом известная певица! Чем она хуже? А с Джумкой она чувствовала бы себя уверенней. Правда, неизвестно, что по этому поводу скажет Лёнчик, тем более что сейчас он наверняка сидит злой как черт, но ничего, она постарается его уговорить.
Эмма Михайловна подхватила собачку, надела на нее поводок и новую шлейку из красной лайки и вышла на площадку, стараясь не думать о том, что Лёнчик эту певицу с йоркширом терпеть не может и называет не иначе как сумасшедшей климактеричкой.
В лифте было совершенно чисто, но Эмма Михайловна огляделась с таким видом, будто хотела сказать: «Вот в каком ужасном месте приходится жить жене заместителя министра!» — и брезгливо поморщилась. Это выражение брезгливости появилось у нее с тех пор, как Лёнчик получил назначение, и вся обстановка их большой трехкомнатной квартиры, и сам «мидовский» дом на Брянской, в котором она когда-то так мечтала поселиться, стали казаться ей жалкими и убогими и никак не соответствующими их с Лёнчиком нынешнему уровню.
Лифт дрогнул и медленно пополз вниз. Эмма Михайловна приосанилась и немного выпятила нижнюю губу, чтобы казаться моложе, так как последнее время стала замечать, что у нее слегка западает рот.
Миновав третий этаж, лифт дрогнул и остановился. «О, господи, только этого не хватало», — простонала Эмма Михайловна и нажала кнопку «вызов». Переговорное устройство, издав легкое шипение, ответило недовольным женским голосом: «Что там у вас?» — «Как — что?! — взвизгнула Эмма Михайловна, и одновременно с ней истошно залаяла Джумка. — Лифт опять остановился! Сколько раз можно повторять, что в четвертом подъезде застревает лифт!» — «Не волнуйтесь, сейчас исправим», — пообещала диспетчер и отключилась. «Что значит — не волнуйтесь?! — возмутилась Эмма Михайловна, снова нажимая кнопку. — Мой муж — заместитель министра! И по вашей милости опаздывает на важное мероприятие, а вы говорите — “не волнуйтесь”! Как будто я могу спокойно стоять и ждать, пока появится ваш оболтус! Фу, Джумка, замолчи! Вам сто раз говорили, что лифт нужно отремонтировать! Я жаловаться буду!»
Эмма Михайловна вся тряслась от праведного гнева, однако разговор с диспетчером навел ее на некоторую мысль.
Через пять минут, освободившись из лифтового плена и выйдя из подъезда, Эмма Михайловна уверенно зашагала к стоящему несколько в стороне черному «опелю», по дороге репетируя обвинительную речь:
«Сколько раз я тебя просила — позвони в ДЭЗ и скажи, чтобы починили этот чертов лифт! Теперь, когда ты занимаешь такую должность, они просто обязаны тебя послушать!» И Лёнчик, вместо того чтобы орать на нее, виновато спросит: «Что, опять застрял?» — «Ну конечно! — возмутится она. — Двадцать минут просидеть в духоте! Это ж надо!»
Эмма Михайловна подобрала болтающийся Джумкин поводок, набрала полные легкие воздуха, села в машину, повернулась и увидела изуродованное и совершенно мертвое лицо своего мужа.
2
— Все, поехали, — Лобов сложил зонт, захлопнул дверцу служебной «Волги» и громко чихнул. — Черт, не успел из отпуска выйти, как на тебе, пожалуйста…