29 августа — успение Предтечи (Иоанна Крестителя)
К этим праздничным дням император добавил дни середины сорокадневного поста, пост на Троицын день и на Вознесение, а также все воскресные дни года. Таким образом, рабочие дни перемежались с 114–115 выходными днями каждый год, 18 из которых приходилось на Рождество и 10 на Пасху.
Время в Византии определялось церковью и ее богослужениями. Год, как и дневные часы, принадлежал ей. Первый день гражданского года, тот, который определял время рождения человека, был годом внутри индикта — пятнадцатилетнего периода, внутри которого определяли только номер года, его запись в публичных документах стала обязательной только при Юстиниане в 537 г. Вот отрывок из синаксиса Константинополя — собрания коротких фрагментов восхваления святых, расположенных в календарном порядке и предназначенных для утренней службы: «Это начало индикта, то есть декрета, так как у римлян порядок назывался индиктом. Он получил имя Цезаря Августа, вступившего в этот день на престол, переписавшего все земли и определившего размер ежегодного налога для всех граждан. И церковь, заимствуя систему индиктов в дань уважения традиции, по которой первый день был днем воплощения Бога, отмечала его как день, благословляющий и освящающий весь год. В этот день Иисус вошел в храм евреев, взял книгу пророка Исайи, открыл ее и остановился на следующем отрывке: „Божественный дух сошел на меня, так как Он меня помазал, чтобы я шел проповедовать Евангелие единым, Он меня направил объявить благословение этого года Богом“. Отныне этот день, данный Создателем, все благословившим и охраняющим, празднуется всеми церквями». В указаниях к тексту год индикта (от 1 до 15) и месяц (по римскому календарю) становятся самыми частыми данными, и если есть несогласованность года от сотворения мира (5509 г., 5510 г. и т. д.), чаще всего ошибка находится в последнем.
День — единица рабочего времени в Византии — начинался утром, а не вечером, как у евреев, или в полночь, как у римлян. Как и в Риме, день был разделен на четыре времени суток, размеры которых зависели от времени года, — третий час, шестой час, девятый час, последний час, соответствующие церковным службам и получившие с V в. название отмечаемого ими часа. Первый час — от восхода солнца, третий час — середина утра, шестой час — середина дня, девятый час посредине полудня, вечерня — час перед заходом солнца, время после ужина (или повечерие) — время после захода солнца. Эти часы отмечались ударами колотушки по большому или маленькому симандру (или xylon, «дерево») деталью из орехового дерева, подвешенной к ветке дерева или стене около церкви или монастыря. Начиная с IX в. время определяли по ударам колокола. Каждый час повторялись удары маленького или большого симандра, во время важных праздников — колокола. «Если петух не поет, — гласит византийская пословица, — мы не знаем, какой час», а слышим только час подъема, так как жители городов, во всяком случае, могли посмотреть на каменные солнечные часы, а некоторые из них в X в. имели клепсидры из более или менее дорогих металлов. Говорят также о существовании настенных часов во дворце, смешном маятнике на ипподроме и больших подвижных часах храма Святой Софии, которые каждый час показывали новую фигурку. Я думаю, это все было редкостью, и народ следил за движением солнца по тени домов.
В центре социальных отношений в Византии, как и везде, находятся понятия труда и заработной платы, выигрыша и выгоды, отдыха. Конечно же, они были противоречивы. Человек создан Богом, чтобы работать, и работа является единственным источником благ и богатства, чтобы стать чемпионом, атлет должен победить на арене, и только после битвы солдат заслуживает свою часть добычи. Язык Евангелия, развитый отцами церкви в IV в., без изменений прошел через всю византийскую эпоху. Работник заслуживает заработную плату за проделанную работу, даже если она предложена бедным человеком, родственником или иностранцем. Иоанн Дамаскин в VIII в. настаивает, повторяя слова из Левита (19:3): «Заработная плата работника не должна дожидаться следующего утра». Однако есть нечестивцы, которые заставляют работать людей, неспособных себя защитить, не давая им ни пищи, ни денег. Бесконечно повторяется правило апостола Павла: «Заработная плата должна рассматриваться работником не как милость, а как обязанность» (Поел, к Римлянам 4:4). Единственно правильной формой работы является найм. Барщина втайне осуждается. Существовала концепция сохранения целостности аграрного мира при экономическом подъеме. Доход от использования земель, как и от сдачи в аренду или платы за найм собственности, считался честным, если он был в рамках, установленных законом, а не прибылью от использования труда чужаков или коммерческих спекуляций. «Торговец с трудом может избегнуть греха» (Екклезиаст XXVI, 29) из-за опасностей, присущих его профессии: он обвешивает и обманывает, он извлекает выгоду от голода, вызванного засухой, спекулируя зерном, покупает все, что ему нужно, за порченные деньги, так как он профессионал в этом деле. Он может дать в долг деньги тому, кто находится в трудном положении, но извлечет выгоду для себя, попросив ценный залог. У него можно занимать, но только в случае крайней нужды, так как, делая это, продают свою свободу и свободу своих детей, оставляя им долги. Но можно рассчитывать и на честность давшего в долг, ибо он несет ответственность перед Богом. Таким образом, ростовщичество было строжайше запрещено до середины IX в., когда была узаконена денежная торговля: ее моральное порицание уменьшилось, но добавились сомнения по поводу операций займа. Признавая единственно законной торговлю избыточным продуктом ремесленников или земледельцев, византийская мораль осуждала перепродажу и любую оптовую торговлю, цель которой только извлечение прибыли. Рассказывают, что в XII в. население Константинополя пожаловалось администрации на то, что мелкие торговцы рыбой, покупавшие ее у рыбаков по цене 1 бронзовый фолл за дюжину, перепродавали ее по цене 1 фолл за десяток и что продавцы фруктов делают то же самое, при этом, замечает некий образованный человек, они не принимают во внимание вознаграждение за усилие торговцев, приносящих товар на рынок на своих спинах. Признавалось, что эти усилия приносили доход, так как речь шла о прибыли в 16,66 на 100 единиц товара — пик расценок государства, например, по отношению к судовладельцам в начале IX в., которые занимали у него деньги, и пределом прибыли, дозволенной в следующем веке лавочникам столицы. Любое усилие ремесленника увеличить свою прибыль строго наказывалось, император Феофил даже приказал сжечь торговое судно, принадлежащее его жене. Такова была ситуация в первой половине IX в.; позднее торговцы начали обогащаться, и даже многие представители знатных семейств заработали состояние «неподобающими» для них способами.