Проявление инакомыслия некоторых отдельных личностей не имело таких последствий для империи и должно рассматриваться, я думаю, как новые идеи, которые затрагивают только личность инакомыслящих, например теории Фотия, Никия Анкирского об отношениях церкви и власти, Плифона об управлении империей.
Во второй половине IX в. патриарх Фотий — человек действия, эрудит, философ, теолог, независимый ум и ярый защитник греческого православия — разработал государственную доктрину, новую и неожиданную для византийцев. Согласно ей, император — это законная власть, цель которой сохранять целостность империи, соблюдать и защищать установления Священного Писания, решения церковных соборов, существующих гражданских законов. Патриарх, «живое лицо Христа, символизирующее своими словами и поступками правду», отвечает за спасение верующих и передачу церковных канонов. Разделение властей противоречит традиционному единству самодержавия императора — посланца Бога на земле. Согласно теории Фотия, суверен отвечает за земное благополучие своих подданных, патриарх — за духовное, они должны действовать в тесном сотрудничестве, согласно постулату: «Управление государством, как и человеческое тело, состоит из множества частей, самые важные и нужные из них — это император и патриарх. Мир и благополучие подданных империи, как телесное, так и духовное, зависят от согласия между императорской властью и церковной». Интеллектуальная утопия? В любом случае, эта доктрина прожила не дольше своего автора.
Два века спустя один клирик, возможно Никита Анкирский, написал трактат, в котором он объясняет, что митрополиты и епископы составляют особую социальную группу, защищающую свои права перед императором и патриархом. Император не должен давать наставления митрополитам или вмешиваться в дела церкви, но он должен прислушиваться к их советам. Что это — претензия на независимость высшего духовенства провинции от персонифицированной власти императора и патриарха или мысль, сформулированная в императорских покоях? Это не известно, но известно, что прелаты жили в тесном взаимопонимании с гражданской властью и были частью администрации.
Наконец в XV в., когда рушились политические и социальные структуры империи, Георгий Гемист Плифон создал «романтический проект» реформ, очень близкий к государственному социализму: «Я хотел бы внушить, — пишет он, — что вся земля — это общая собственность всех жителей, какой она и была по своей природе, и никто не может объявить ее часть своей собственностью. Если кто-либо хочет засеять её или построить на ней дом, обработать какой-либо участок, нельзя ему мешать… Так вся земля будет обработана, не останется ни одного необработанного участка, если все, кто хочет, сможет обработать то, что он хочет». Унификация налога в натуральном виде, строго пропорционального полученному урожаю, создание национальной армии и освобождение солдат от любых общественных работ, политика экономического протекционизма мощного государства, недоверие по отношению к монетной системе, презрение духовенства, которое «под предлогом созерцательной жизни претендует распоряжаться значительной частью общественного блага», возмущение телесными наказаниями и уродованием осужденных — такова в общем программа, развитая философом из Мистры, который мечтал «о возрождении своей страны из бед через пробуждение моральных сил и признания духовного наследия эллинизма» (Д. Закитинос). Главное творение Плифона было сожжено самим патриархом Геннадием Схоластом, который приказал верующим сделать то же самое с копиями, которые могли бы попасть им в руки. Это произошло несколько лет спустя после взятия Константинополя турками.
Общество в византийском мире, несмотря на принципы всеобщего равенства, которые позволяли доступ в привилегированный класс выходцам из средних слоев, оставалось аристократическим и иерархизированным. Индивидуализм его членов был неустраним и вынужден был маскироваться под давлением общественных установлений, диктуемых государством, но ярко проявлялся в регионах или у отдельных личностей. Всегда относясь с уважением к традициям, византийское общество пыталось опереться на них в решении всех проблем, впрочем, хоть и с сожалением, заменяя слишком старые примеры на более новые образцы.