Наша задача лежит, однако, не в этой характеристике, а в точных данных, которые нам необходимы для очерка византийской столицы и, главное, ее церквей в эпоху непосредственно перед латинским завоеванием. И в этом вопросе для нас существо дела в том, что эти точные материалы находятся лишь в Паломнике Антония. Все хроники IV-го крестового похода, акты и документы, собранные в замечательном сборнике графа Риана, в данном вопросе лишь дополняют Антония.
Представляя, однако, ниже список церквей, упомянутых Антонием, для топографического очерка церквей Царьграда, с общим указанием их места расположения по трем сторонам: южной, западной и восточной и в средине Царьграда, мы ограничимся лишь несколькими замечаниями. Все церкви этого списка значатся в истории церквей, и если есть отступления, то в большинстве дело идет здесь не об иных церквах, а о других названиях: так напр. монастырь Василия – вероятно, Илии в Петрионе (которого в списке нет); церковь Гурия и Салона у Плакоты есть, по всей вероятности, придел монастыря Хора, как о том будем говорить ниже. Собственно исключение составляют лишь две церкви: во имя Николая Нового, игумна студийского, известного поборника иконопочитания († 868 года)[146] и Димитрия бельца, иконозащитника, обезглавленного при Льве Армянине. Та и другая церковь неизвестного времени. В списке Антония числятся, наконец, церквей: в самом Царьграде 75, в Испигасе (Галата и Пера) – во время Антония еще «городок мал» – 22, в Каллиполе и Хризополе (н. Скутари) – 2, итого 97 церквей. Все хроники, акты и документы латинского завоевания, обнародованные Риалом, называют всего лишь 14 церквей и 6 монастырей, разумеется исключительно из того ряда церквей, откуда именно была похищена или взята латинянами добыча, святыни, мощи и пр. Выяснив это обстоятельство, мы можем перейти затем к латинскому взятию, которое важно для истории церквей Константинополя во многих отношениях.
Граф Риан в предисловии к своему образцовому труду[147] считает возможным предполагать, что в числе основных мотивов завоевания Царьграда не малую роль играло желание священной добычи, в нем веками накопленной, и что крестоносцы легко могли увлечься религиозным энтузиазмом до пренебрежения ко всему остальному. Богатства Царьграда не только были известны Латинскому миру через послов, паломников, и благодаря постоянному вывозу, но и преувеличены до чудесного легендами. Почитание мощей в средние века нередко доводило до святотатства, а Константинополь был, в этом отношении богаче всего Востока, не исключая Святой земли.
В 1203 г. войска крестоносцев высадились в гавани св. Стефана, оттуда переправились на кораблях мимо стен города в Халкедон и Скутари. Сухопутные отряды заняли башню Галаты и ее укрепления, венецианский флот перерезал цепь, соединявшую город с башнею, и вошел в Рог. Константинополь очутился в полной блокаде с суши и моря. Флот крестоносцев стал в конце гавани у моста Юстиниана, а войска разбили лагерь между Влахернскими воротами и монастырем Космы и Дамиана. Уже первые приступы и знаменитая атака старого Дандоло против стен со стороны Рога, сопровождавшаяся захватом 20 башен, кончилась громадным пожаром, который произведен был Венецианцами, очутившимися внутри стен и теснимыми отрядом Варягов. Этот первый пожар истребил навсегда наибольшую часть северо – западных окраин города, от Влахерн до ворот св. Романа. Перемена на троне Византии, надежды, возлагавшиеся крестоносцами на нового императора, а в особенности явная комедия, разыгранная патриархом в св. Софии в признании папы главою церкви, удержали крестоносцев от неприязненных действий на целый год, но и задержали их. Коварная политика Греков торжествовала недолго, и смеялись «последними» Венецианцы. Волнения, не утихавшие внутри самого города, полного смешанным населением, привели к схваткам Сарацин и Греков с Латинянами в прибрежных торговых кварталах, а схватки кончились вторым пожаром, истребившим громадную часть города от сарацинского квартала на берегу Золотого Рога до Манган. Новая перемена на тропе, враждебные действия Греков, попытка сжечь флот крестоносцев, стоявший у Галаты, и наконец, самые бесплодные их ожидания повели дело к концу. Второй приступ 12-го апреля 1204 г., веденный кораблями против стен Золотого Рога, и исполненный при помощи подъемных мостов, перебрасываемых с мачт на платформы башен, кончился взятием города. Утро 13-го апреля было уже началом дикого грабежа, усиленного враждой и соперничеством французов и венецианцев и тем менее оправдываемого, что город, лишившийся единственной своей защиты – стен, не выказал никакого сопротивления, и завоеватели не потеряли в это время ни одного человека. Средневековые хроники, полные чисто варварского удивления при виде громадной добычи, чужды всякого сколько – нибудь просвещенного интереса к памятникам и чудесами, искусства, и Никита Хониат был прав в известном смысле, когда не хотел «историю», это прекраснейшее произведение и лучшее изобретете греческого духа, посвятит на описание побед варваров над греками[148]. Грабеж города, все разраставшийся до 16-го апреля включительно, обнаруживал столько же страсть варваров к золоту, сколько их жестокость и приемы истинных охотников за добычею. Известно, что не только все золото и серебро дворцов Большого, Манганского, Влахернского и Буколеона было взято, вся бронза, очутившаяся под руками, а иногда и с великим трудом добытая, как напр. бронзовая обшивка на колонне Константина Порфирородного на Ипподроме, была перелита, но, и без всякого сожаления, истреблена огнем масса церквей, так как пожар способствовал грабежу. Лучшее описание грабежа у русского летописца[149]: «в лето 6712... пожжен бысть град и церкви несказаны лепотою, им же не можем числа споведати... Внидоша в град фрязи вси априля в 12 день... Заутра же, солнчю всходящю, внидоша в святую Софию, и одраша двери и расекоша, а онбол окован бяшь весь сребром, и столпы сребряные 12, а 4 кивотьныя и тягло исекоша, и 12 креста иже над алтарем бяху, межи ими шишкы, яко древа вышьша муж, и преграды алтарьныя межи стлпы, а то все сребрьно; и тряпезу чюдьную одьраша драгый камень и великий жьньчюг, а саму неведомо камо ю деша; и 40 кубков великых, иже бяху пред олтарем, и понекадела, и светилна сребрьная, яко не можем числа поведати, с праздьничьними ссуды бесценьными поимаша; служьбное евангелие и кресты честьныя иконы бесценныя все одраша,... а святую Богородицю, иже в Влахерне, идеже святый Дух схожаше на вся пятнице, и ту одраша; инех же церквий не может человек сказати, яко бещисла... Иные церкви в граде и вне града, и монастыри в граде и вне града, пограбиша все, им же не можем числа, ни красоты их сказати». Люди Запада выказали себя здесь, как и часто впоследствии, более фанатиками, чем Восток, который в этом принято обвинять: фанатизм первых побуждал истреблять самые памятники, и лишь немногие из них, как напр. Венецианцы сумели настолько воспользоваться добычею Востока, чтобы не только украсить драгоценностями и художественными произведениями собор св. Марка и его ризницу, но и двинуть вместе свою художественную промышленность. Известно, что именно Венецианцы стремились даже к тому, чтобы покупкой доли французов приобрести вещи, от которых они предвидели, так сказать, двойной барыш. Но в то время, как завоеватели разыскивали по городу движимые ценности, они естественно не обращали никакого внимания на монументальные памятники и церкви. И если гибель множества статуй и произведений классической древности вызвала плач почитателя Никиты Хониата, то для церквей даже литература и хроника оставались немыми. Едва лишь судьба главнейшей святыни столицы – иконы Богоматери Одигитрии вызывает к себе некоторое внимание, но и здесь враждебные интересы столь сильно перекрещиваются, что едва ли мы будем когда – нибудь в состоянии добиться правды в показаниях о похищении иконы, перенесении в Буколеон и монастырь Пантократора и обретения вновь иконы в столице при Михаиле Палеологе. Официальные акты, грамоты и послания трактуют только о святых мощах, уступленных церквам Франции и Италии, и часто не упоминают даже по имени церковь, из которой они были взяты. Нахлынувшее в византийскую столицу западное духовенство выказало себя с наиболее варварской стороны: его занимали лишь материальные хищения всякого рода и отчасти некоторые попытки слияния двух церквей. Хаос возрастал от постоянных войн, от двухлетней осады 1236 – 7 годов, от раздоров. В какое положение должны были прийти большинство драгоценных памятников, можно видеть напр. из рассказа о церкви Иоанна Богослова в Гебдомоне, обращенной в овечий загон, – рассказа, дошедшего до нас лишь потому, что солдаты Палеолога нашли в развалинах церкви останки Василия Болгаробойцы[150]. Обратное завоевание столицы Греками в 1261 г. подтвердило явно, насколько столица пострадала за 58 лет.
146
Церковь находилась близ Влахерн «при море», но ее надо отличать от церкви Николая Чудотворца во Влахернах на месте Василида, о которой говорят Византий стр. 597. У Дюканжа обеих церквей нет.
150
Что общие жалобы Греков на Латинян в данном случае не внушены лишь ненавистью и мало преувеличены, видно из последующего. Однако же, нельзя пройти мимо и таких чисто детских жалоб на нечистоту Латинян, как напр. у Пахимера кн. II, гл. 31: Влахернский дворец для помещения царя оказался негодным, потому что был закопчен и наполнен итальянским смрадом, которым повара Балдуина, по крайней неопрятности пропитали стены дворца так, что трудно было очистить их.