Народные смуты и восстания следовали одно за другим, и кровопролития в столице были не менее ужасны, чем в Александрии, во время преследований Афанасия. Понятно, что и язычество должно было, с своей стороны, воспользоваться этими междоусобиями и поднять голову, не смотря на эдикты Констанция, повторявшие решительные меры имп. Константина.
Начала христианства в новой столице были, поэтому, слабы, шаги его нерешительны и робки, и никакого осмысленного плана в устройстве церквей и монастырей столицы, по всей вероятности, не было. Если сравнить напр. число церквей с аркадами и портиками, а также театрами, стадиями, дворцами, то обширный город в древности имел всего менее христианский характер. К этому присоединяется его сборное население, которого значительная часть – милиция никак уже не была расположена к христианству и долго возбуждала к себе ненависть простого народа. Вот почему, быть может, не совсем неверно то сведение, что Юлиан, возведенный на престол императорский волею войска и смертью Констанция, счел возможным открыть свое отступление от веры именно в Константинополе. Именно здесь была проявлена и та фанатическая помпа языческих жертв и богатых капищ внутри дворца, хотя для ее укрепления и пришлось собирать жрецов и философов – мистиков из Греции и с Востока.
Ни в царствование Юлиана, ни еще более кратковременное Иовиана не могло произойти ничего важного для новой столицы, и, однако, ее значение утверждалось более и более, в особенности в глазах христианских населений Востока, и в то время как Юлиан натурально стремился жить более в Сирии, Иовиан после своего избрания и заключения мира торопился в Византию, чтобы занять резиденцию. Новоизбранный Валентинианом соправитель на Востоке Валент должен был обратить особенное на нее внимание после удачного захвата ее Прокопием, наделавшего ему много хлопот; он снабдил столицу лучшим водопроводом, и ему же приписывается постройка большого монастыря его имени. Но Феодосий Великий, как известно, избрал своею резиденцией крепкую Фессалонику: память о готском нашествии и осаде Адрианополя была еще в свежей памяти, и мудрый правитель предпочел столице город, близкий к становищам варваров. За то в его же правление Константинополь, бывший перед тем центром и оплотом арианства настолько, что давал повод к остротам над своими богословами пекарями и банщиками, а великий учитель православия и архиепископ Григорий должен был укрываться с своею паствою в частном доме, из которого потом образовалась великолепная церковь св. Анастасии, – должен был покориться воле ясного и решительного эдикта. Все церкви столицы, начиная с Софии, были переданы православному клиру, и православие водворено в них силою оружия. Но как тяжело было положение для людей чистых сердцем, видно из добровольного удаления Григория от Константинопольского престола. Не менее важна была начавшаяся с Феодосием окончательная борьба с язычеством и страстная полемика И. Златоуста с двоеверием.
Мы уже указывали на возможность деления древних христианских храмов на два рода, подобно античным греческим: одни из них были в собственном смысле местами собрания верующих, другие – и их эра начинается с концом IV столетия – были скорее часовнями, капеллами над гробом святого и мученика[13], и лишь соединение многих часовен такого рода давало впоследствии обширные здания, в роде церкви свв. Апостолов, продолжавшей, однако, именоваться martyrium Apostolorum. В конце IV столетия известный министр Аркадия и фаворит Феодосия Руфин строит уже обширную базилику – возле своей виллы в Халкедоне во имя свв. Петра и Павла. Гиббон, которого остроумие столь же сильно в обобщениях, сколько слабо в тенденциозных нападках на слабости христианства, конечно, верно замечает, что в сильном и новом движении IV века в деле упрочения религии почитанием ее деятелей, новая восточная столица, лишенная своих трофеев, должна была присвоить себе те, которые нашла в провинциях. Но остроумный историк, ради остроты, просмотрел ту высшую руководительную роль, которую приняло через это духовенство столицы на себя. Вслед за перенесением тел св. Андрея, ставшего патроном Византии, Ев. Луки и Тимофея в церковь свв. Апостолов, последовало торжественное перенесение мощей пророка Самуила, при патриархе св. Аттике, в 406 г., положенных, затем в храме его имени в Гебдомоне. Сестра импер. Аркадия построила храм во имя ап. Андрея, а св. И. Златоуст церковь свв. нотариев Маркиана и Мартирия, пострадавших от Ариан при Констанции[14].
13
Правда, в древности martéuria были почти исключительно часовни во имя Георгия, Феодора, Стефана, многочисленные в Сирии, см. надписи у Бёко, Corpus inser. gr. №8609, 10, 25, – 28 – 47, – 52, 53, 54, но также этим именем звались и церкви во имя Ап. Павла – № 8653 и пр.
14
Созомен, IV, 3: поддьякон Мартирий и анагност Маркиан были друзьями и сожителями св. Павла. Гробница их помещена была в средине большой церкви, конченной постройкой п – хом Сизиннием, вне стен. Место это, бывшее дотоле «лобным», стало чистым и освящено их чудесами. Текст гласит: «éo téafov oìa ge martéurwn mnhma eéukthrion oìkon perikeòmenov.