В соседнем справа от входа отделении (К) по парусам купола и в одном люнете (табл. 36) изображены чудесные исцеления, также теща Петра, которую Христос поднимает с ложа, взяв за руки; двух слепых, сидящих у дороги, геморроиссы и глухонемого, поднявшего руку к правому уху, на поясе перемычной арки исцеление сухорукого; промеж парусов в замках сводов представлено в медальонах четыре Архангела.
В большом люнете этого отделения находится колоссальное полуразрушенное изображение так наз. Деисуса или моления, с уцелевшими еще верхними частями фигур преклонившейся справа Богородицы и Христа благословляющего. Не смотря на то, что во всем стиле преобладает черствая сухость, схематичная мелочность; глаза Христа смотрят налево; губы сжаты, и овал лиц слишком худ, а углы рта неприятно опущены, все же образ Спасителя, особенно его голова отличается замечательною мягкостью и величавостью.
В отделении (L) кроме двух сцен отделения имеются еще в люнете остатки мозаик по сторонам украшенного мозаическими орнаментами окна; но из немногих уцелевших фигур нельзя догадаться о содержании сцен. В прилегающем отделении (М) только местами сохранились куски мозаики, изображавшей, по – видимому, Вход в Иерусалим.
Все эти сюжеты, нося на себе характер буквальной иллюстрации к священному тексту, который ни толковать, ни выражать по своему не считает себя призванным иконописец, ведут свое происхождение от миниатюры и характеризуют определенными чертами[349] направление византийского искусства в эпоху вторичного его процветания в IX – XI веках. Вся чистота стиля, правильность рисунка и глубокий тон красок не выкупают сухого, бессодержательного направления этих иллюстраций. Это в собственном смысле декоративное искусство, как оно было выработано в Византии при Комненах в украшении их дворцов и как, затем, мы его знаем в дворцовой капелле (Палатинской) Норманских королей в Палермо.
Более интереса по содержанию представляют мозаики внешнего притвора, в которых иллюстрация текстов Евангелия и апокрифов отступают по временам от условной схемы и указывают на попытки оживить сцену натуралистическим направлением. Последнее заметно в особенности в крайних справа (F) сценах, представляющих Избиение младенцев в Вифлееме в двух люнетах; иконописная композиция заменена здесь грубою, но полною драматизма иллюстрацией: мы видим сперва (табл. 35) царя Ирода в золотой короне с лучами, отдающего приказания своим воинам; справа в толпе видны дикие схватки, бросается в глаза замечательная фигура матери, плачущей над ребенком, а далее открывается уже настоящая бойня, за холмом видна чудом укрывшаяся Елисавета с младенцем Иоанном, повторенная потом в особой сцене. Не смотря на утрированные византийские типы и уродливость фигур, сцена не лишена известной живости. По парусам сводов сцены исцелений, Воскрешения Лазаря, беседы с Самаритянкой.
Тем же характером грубого натурализма, разлагающего иконопись, но вместе с тем свидетельствующего о живом чувстве, освободившемся от оков условного подлинника, отличаются изображения чудес исцеления и других событий жизни Христа: волхвов, скачущих за звездою и являющихся к Ироду (табл. 34), сцены Брака в Кане Галилейской и умножения хлебов (на парусах среднего отделения) и сцен явления Христа народу. Хотя из этих последних большинство разрушено, но в сохранившихся мозаиках можно угадать изображение Предтечи, возвещающего пришествие Христа и указывающего на Иисуса, а также несколько сцен Искушения от дьявола. Сюжеты эти представляют уже интерес потому, что иных изображений в мозаике пока не встречено.