Таким образом, принадлежность прп. Иоанна Карпафийского (несомненно, образованного по меркам светской культуры, что мы постараемся проиллюстрировать в этом очерке ниже) к той или иной категории писателей оказывается не столь важной, как полагает Д. Бальфур, ибо смешение терминов оставалось традиционным для христианских авторов[201].
Вопрос о терминологии важен, помимо фактического комментария к I, 100, ещё с одной точки зрения. При обсуждении настоящего очерка В. М. Лурье высказался следующим образом о возможной временной и географической локализации Слова к монахам: «Ваша тенденция к “удревнению” автора[202] мне симпатична тоже.
По крайней мере, подпись под Шестым Вселенским Собором, мне кажется, не имеет к нашему автору никакого особенного отношения. Лично мне кажется, что середина-конец VI в. — самое вероятное время, хотя я вполне допускаю и VII в. И вот почему.
“Индия” — никак, думаю, не может быть Индией. (В противном случае мы имели бы здесь единственное свидетельство о наличии в Индии достаточно заметной монашеской общины, которая могла ещё иметь связь с какой-то традиционно-византийской областью, где жил Иоанн Карпафийский). Остаётся обширная область Красноморского бассейна, т. е. Нубия, Эфиопия и даже отчасти Аравия. Именно в VI в. связей с этой областью было очень много (для того времени характерен взгляд на Византию и Аксум как на две партнёрских империи…) <…>
Послание, переведённое Леонтьевым, имеет ещё весьма специфическое богословие монашества: очень уж резко уничижается перед ним мирское состояние. Аналогичных примеров довольно мало. Вот они: св. Маркелл в Луге духовном, Иоанн Лествичник и — Варлаам и Иоасаф (где обращение в христианство сразу предполагает монашество — даже не мученичество, — как будто о немонашеском, хотя бы и безбрачном, христианстве не стоит и говорить…). Но последнее произведение также локализует своё действие в “Индии”.
Довольно специфический взгляд на монашество “Индия” — это придаёт статус обоснованной гипотезы предположению о единстве той монашеской среды, где циркулировали тексты Иоанна Карпафийского и появился роман о Варлааме и Иоасафе. Последняя же локализуется на Синае VII в. (работа о. Михаила ван Эсбрука 1993 г.).
Связей с Эфиопией — судя хотя бы по надписям на тамошних скалах — у этой среды было предостаточно.
Кроме того, у меня есть собственная разработка (ещё не опубликованная) относительно Варлаама и Иоасафа, где я пытаюсь доказать, что её содержание вполне исторично: имеется в виду обращение в Православие в 560-е (примерно) гг. Макурии — среднего из трёх тогдашних нубийских государств (в двух остальных победило монофизитство).
Предположение о локализации Иоанна Карпафийского на Синае имеет очень зыбкие основания, но не стоит его сбрасывать со счетов (например, если бы удалось проследить, что уже в VII-VIII вв. он читался как-нибудь вместе с авторами вроде Лествичника и Исихия Синайского, вероятность такого предположения очень бы возросла).
Предположение о локализации “индийских” монахов в Красноморском бассейне мне кажется почти самоочевидным (если только наши знания о тогдашнем христианском Востоке в целом не содержат огромнейшей лакуны — чего никогда нельзя исключать).
Предположение о локализации тех же монахов в Макурии или в Аксуме мне кажется особенно вероятным при условии верности предыдущего предположения».
Силу аргументов В. М. Лурье, тем не менее, следует несколько ослабить. Дело в том, что «специфическое отношение к мирянам» характерно не для адресатов Слова к монахам, которые, наоборот, не выдержав искушений, унижали монашеское состояние, а для самого Иоанна Карпафийского. Однако и у последнего «уничижение» мирян вызвано не какими-то богословскими установками, а «пропедевтической» целью утешения впавших в уныние монахов. Поэтому один из двух аргументов В. М. Лурье о «специфическом взгляде на монашество» вряд ли выдерживает критику. Что же касается «Индии» и времени составления Слова к монахам, то здесь вопрос остаётся все-таки открытым.
Возвращаясь к Фотию, обратим внимание, что Иоанн Карпафийский фигурирует в одном и том же кодексе вместе со свв. Диадохом Фотикийским и Нилом Синайским — известными аскетическими авторами V в. Очевидно, что у составителя кодекса должны были иметься какие-то основания для помещения их творений в одной рукописи[203], а у Фотия — не только тематические и стилистические критерии для сравнения их друг с другом и с ещё одним автором V в., Марком Подвижником: если все эти лица жили в одно и то же время, то сопоставление их становится вполне естественным и закономерным[204].
201
В письме от 16 февраля 2001 г. В. М. Лурье ссылается также на статью историка географии: Mayerson Ph.
203
Интересно, что и составители
204
Если учесть установленные нами переклички двух глав (114 и 107) с творениями Иоанна Златоуста и Нила Анкирского, то при условии, что Нил использовал в одном из писем цитату из сочинения Иоанна Карпафийского, время литературной деятельности последнего определяется первой половиной V в. Однако допустимость этого условия не слишком велика, см. примеч. (к переводу) 125. Тем не менее показательно, что все выявленные до сих пор параллели второй сотницы указывают на авторов именно конца IV — первой трети V в. (Евагрий, Иоанн Златоуст, Нил Анкирский).