”Ловушка, ” - понял Алексаха и, призвав в помощь всех богов и дух только что убиенного воеводы, поплыл вдоль берега, как слепой котенок тыкаясь в него в поисках пологого спуска. Вода казалась густой, как кисель.
Боги и воевода помогли: спустя какое-то время, Алексаха наткнулся на куст, что почти до самой воде опустил свои голые ветви. Издали он напоминал, длинный нависающий над высоким лбом чуб. Юноша схватился за него обеими руками, вспугнув при этом какую-то полусонную птицу, и полез наверх, обрушая в воду комья земли. Куст возмущенно хрустел зажатыми в Алексахины кулаки ветками, но все-таки выдержал...
На берегу оказалось еще хуже. Мокрая одежда мгновенно облепила тело. Босые ступни обжигала выстуженная ночными заморозками земля. Алексаха сразу пожалел об утопленных сапогах. Новые сафьяновые, только-только купленные в Киеве на базаре - они стали добычей проклятого озера. В довершении всех несчастий, в животе начало крутить и резать, словно в нем вдруг поселился непоседливый еж.
Об убийце Алексаха уже не думал. Теперь бы только добраться до своих, а там они разберутся , что к чему и кто виновен в смерти Яромира.
Поскольку было абсолютно непонятно, в какую сторону идти, юноша просто пошел вперед. Подальше от проклятого озера.
Ошалевший от холода и боли он шел и шел сквозь этот бесконечный сад, пока вдруг не увидел белеющее во мраке здание и фигуру женщины на каменной террасе.
В этот момент силы почти совсем покинули его...
Глава 4
Глава 4
Царевна Анна полулежала на разостланной постели в ожидании ежевечерней порции козьего молока, рассеянно наматывая на палец прядь рыжих волос. Молоко для лечения анемии наказал ей пить перед сном императорский врач.
Весь свет в спальне царевны был потушен кроме масляной лампы, горевшей на круглом мраморном столике подле кровати, да лампады под иконой Богородицы в Красном углу.
Несмотря на поздний час, Анне спать не хотелось. Перед ее глазами стоял давешний пир, вернее присутствующие на нем варвары. Все в них пугало и раздражало царевну: чубы посреди бритых до зеркального блеска черепов, широкие, заправленные в сапоги штаны, преувеличенно громкий смех. К тому же пили они безмерно, свиные ножки разгрызали аки звери алчущие, рыгали и смеялись во весь голос, ни мало не заботясь о производимом ими впечатлении. Истинные дети дикой природы. Если и князь Владимир такой как эти, то горе ей.
Царевне вспомнился разговор в день прибытия варваров. Анна с матерью как раз сидели за вышиванием. Служанка читала им очередную историю о похождениях скомороха Помфалона. Почти каждый месяц свитки с озорными стихами попадали во дворец. По слухам, их сочинял некий монах Куприян с Родоса. Но слушала служанку, кажется, только Анна. Феофана по обыкновению сидела отстранено, погруженная в свои мысли.
Когда весть о прибытии шеститысячного отряда варваров достигла женской половины дворца, служанка, читавшая свиток, сказала:
-О, я про тавроскифов этих на рынке второго дня слышала...
Феофано никак не отреагировала на слова служанки, а Анна напротив спросила:
-И что же ты слышала?-
Спросила с деланным равнодушием, а сама вся подобралась внутри, готовясь услышать ужасное.
-Язычники, они и есть язычники. Вот какую историю поведали наши купцы, на днях вернувшиеся из Херсонеса, - тут служанка отложила в сторону свиток и поудобнее устроившись на стуле, продолжила, - в языческом городе Киеве, ихний князь Владимир повелел в ознаменование очередной победы принести жертву своим богам... Идолам деревянным. Живыми людьми! Представляете?
-Истинно варвары! - воскликнула Анна и перекрестилась на висящую в углу икону Богоматери.
-Так вот, - продолжила служанка, - бросили жребий и жребий тот пал на молодого юношу ангельской красоты и характера кроткого и благородного. И пришли люди на двор его и стали кричать отцу его: мол жребий пал на твоего сына, значит так хотят боги” А тот им в ответ: “Не боги это, а деревянные идолы, которые завтра сгниют. Не дам им своего сына. Бог же один!” И те ушли, но рассказали обо всем народу городскому, а те, рассвирепев аки дикие звери пошли на двор все порушили, а отца и сына убили...
-Святые мученики, - прошептала Анна и снова перекрестилась. На глазах ее выступили слезы от жалости к тем мученикам и себе несчастной, отдаваемой на заклание безжалостным варварам.