Иван Антонович медленно прошелся по кабинету, просчитывая «про и контра». И тут неожиданно вспомнил о том, чего давно надо было сделать, еще две недели тому назад, когда пришло известие о том, что Оттоманская Порта объявила войну России.
Он взял в руки колокольчик и позвенел им — вошедшему секретарю отдал распоряжение:
— Подготовь указы незамедлительно. Резиденту нашему в Константинополе Обрескову дарую чин тайного советника и кавалерию святого Александра Невского. Его супруге крест святой Екатерины второго класса, и выдать двадцать… Нет, тридцать тысяч рублей ассигнациями.
Иван Антонович всегда проявлял если не скупость, то определенную бережливость к казенным средствам. Но тут решил не жадничать — дело того стоило — все должны знать, что император ценит верную службу на благо России. А потому твердым голосом произнес:
— Всем посольским следующие чины дарую, и кресты Владимирские. А у кого они есть — то выдать следующую по порядку степень. Пусть жены хранят награды мужа. И деньги семьям выдать — от трех до пяти тысяч рублей ассигнациями — в зависимости от чина. Да, вот еще что. Отправь вице-канцлеру Остерману мое указание — жалование мужей выплачивать семьям впредь в двойном размере, как томящимся в турецкой неволе. И пусть изыщет способы через послов иноземных держав проведать наших в Семибашенном замке и сообщить узникам, что я их не забыл! И сделаю все возможное для скорейшего освобождения!
Отпустив взмахом руки Фонвизина, Иван Антонович прошелся по кабинету, пробормотал себе под нос:
— Турок проймут до копчика не дипломатические ноты, а грохот палубных орудий наших кораблей в Золотом Роге…
Глава 9
Бока-Котор
Воевода Черногорской армии
Генерал-майор, граф и кавалер
Алексей Орлов
утро 28 января 1768 года
— Господа адмиралы и командоры, рад вас видеть в Бока-Которе! Мы вас тут с нетерпением ожидаем. Вот уже как два месяца идет жестокая война с османами, и пока, слава Господу, для нас успешная! И ваш переход вокруг всей Европы закончился благополучно!
Алексей Григорьевич демонстративно перекрестился, его примеру последовали собравшиеся за столом моряки, люди довольно суеверные — шторма такое влияние имеют на тех, кто их пережил.
Командующий эскадрой вице-адмирал Спиридов за время долгого перехода вымотался, постарел, осунулся лицом. Сидевший рядом с ним контр-адмирал Чичагов, наоборот, был бодр, несмотря на видимую усталость, и, иной раз, вспоминая трудности перехода, сыпал матерками, показывая свое близкое знакомство с «загибом Петра Великого».
Столь же хмурым был командор Барш, приведший до Копенгагена два линейных корабля из Архангельска. Ивану Яковлевичу переход дался особенно тяжело. В норвежском Нарвике, отданном датчанами под базу русского флота, случилось несчастье. Один из трех кораблей наскочил на камни, и командор был вынужден оставить его там для ремонта полученных повреждений. Оставалось только надеяться, что линейный корабль «Архангельск» догонит эскадру и придет к марту.
Датчанин контр-адмирал Арф, принятый на русскую службу, в отличие от своих коллег, выглядел свежо — все же привычка к морским переходам у жителей Ютландского полуострова в крови — как-никак они прямые потомки знаменитых своими морскими разбоями викингов.
Два шотландца, контр-адмирал Джон Эльфинстон и командор Грейг, уже принявший российское подданство (оттого уже звавшийся Самуилом Карловичем), изображали из себя радушных хозяев, коверкая русский язык, которым овладели достаточно хорошо — этим шотландцы в России всегда отличались от англичан. По какой-то неведомой причине в Лондоне решили, что пора Королевскому флоту избавиться от скоттов — зато русский флот приобрел два десятка опытных мореходов, трое из которых командовали линейным кораблем и двумя бригами.
Третьим «хозяином» за столом был бригадир Ганнибал — сын знаменитого «арапа Петра Великого» тоже являлся моряком. А свой чин носил как цехтмейстер русского флота — то есть начальник корабельной артиллерии, каковым он и являлся.
— Как тут у вас обстоят дела, Алексей Григорьевич?
— Вполне благополучно сейчас, Григорий Андреевич, — с некоторым лукавством в голосе отозвался Алехан на вопрос Спиридова. — До весны турки в заснеженные горы уже не полезут — мы у них сию охоту накрепко отбили, преподав нужные уроки.