Тут ещё вспомнился рассказ Марка Твена о путешествии на плоту, как раз по нашему маршруту, только в обратном направлении, по Неккару. Там у него пара плотов разбились, врезавшись в опору моста, «как коробок спичек, в который попала пуля». Своими опасениями я поделился с близнецами (понятно, не упоминая писателя из будущего), но Ульрих, успевший пройтись по плотам, благо перепрыгнуть с одного на другой нетрудно — расстояние между ними где-то полметра — и пообщаться с плотовщиками, меня успокоил. Мостов на Сааре нет. Как и камней, на которых можно разбиться. Да что Саар, даже на Мозеле всего два моста: в Трире и Кобленце.
С мостами в Европе сейчас вообще не очень, оставшиеся от римских времён большей частью разрушились из-за отсутствия должного ухода, либо с «помощью» людей, а новых не строят. Дорого это и сложно, тогда как инженеры в XII веке в огромном дефиците. Да и вообще, серьёзное каменное строительство в Европе начало возрождаться только в прошлом, XI веке, а до мостов дойдут не то в XIII, не то в XIV столетии.
Этот рассказ меня успокоил, и я продолжил разглядывать окрестные виды, которые, вообще-то, были так себе. Убогие деревушки, поля, виноградники, луга с пасущимися стадами, иногда подступающие к берегам куски леса и рощи. Временами попадались дворянские замки на холмах, в основном не особо грозного вида. Обычно это просто башня, с пристроенной к ней усадьбой, окружённой каменной стеной, внушительность которой зависела от кошелька владельца. Судя по виду — у большинства владельцев с состоянием кошельков не очень.
Более серьёзно выглядел монастырь августинцев на правом берегу Саара, верстах в десяти ниже города. По словам Ульриха, монастырь построил на подаренной Церкви земле, прежний граф фон Саарбрюккен, отец нынешнего графа Симона, во искупление своих грехов… Капитальное строение, однако! Похоже, покойный граф грешил с размахом. Кстати, именно перед обителью заканчивается территория графства Саарбрюккен. От монастыря вниз по реке уже идут владения архиепископа Трирского, начальника Мецского кардинала-епископа Этьена де Бара, который, наверное, сейчас разбирается с братом Енохом. А может, уже и разобрался.
Я сидел, привалившись спиной к тюкам, задумчиво поглаживая кончиками пальцев висевший на груди под рубахой медальон с буквой «S». Как-то там Беатрис, чей образ, несмотря на то, что, казалось, после нашей последней встречи прошла целая вечность, всё так же ясно представал перед моим взором… Думает ли обо мне? Хранит ли верность? Или отец уже подыскивает ей жениха из местных? А я ведь даже её образ использовал, когда ловил таинственного душегуба в Бурже.
Кстати, любопытно, мазь всё ещё действует, не истёк у неё, так сказать, срок годности? Чтобы это проверить, нужно будет намазаться и вновь представить, чью внешность и голос ты хочешь использовать. Но там осталось-то не так уж и много, может, на раз всего, ради простой проверки тратить драгоценное зелье как-то не хочется.
Солнце тем временем начало клониться к закату, когда на горизонте показался Диллинген. Здесь с плотов предстояло высадиться части пассажиров, включая и нас. Городишко более неказистый, чем Саарбрюккен, наверное от того, что сильно моложе столицы графства, тоже не отличающейся древностью. Впрочем, это искупается пристанью, к которой могут подходить речные суда. Оборотистый купчина, высадив часть пассажиров и груза и взяв на свои плоты несколько новых, отправился дальше вниз по течению, а мы пошли искать нужное нам судно.
Оказавшись на причале и как следует оглядевшись, я заметил тусовавшихся неподалёку нескольких подростков самого оборванского вида. На вид типичная местная шпана, такие по-любому должны быть в курсе всех портовых дел. Я свистнул, привлекая их внимание, и подбросил на ладони серебрушку. Ко мне немедленно подлетел один из мальцов, видимо, главный у них, и с поклоном поинтересовался:
— Что угодно благородному господину?
Говорил он на немецком, так что переводчиком выступал Эрих.
— Благородному господину и моему другу угодно найти судно, идущее в Эсслинген, — ответил я, вертя в руке серебряный обол.
— Есть такое! — после секундного раздумья кивнул оборванец, с таким умилением глядя на монету, как кот глядит на сметану или даже на плошку с валерьянкой. — Я могу показать благородным господам за самую умеренную плату.