Поезд на следующий день встал на запасном пути, а затем доставил нас от лагеря Григорьева до ближайшего большевистского отряда. Несмотря на большое количество людей в форме, порядка здесь не наблюдалось. Многие красные казаки были пьяны, хотя чекисты пытались контролировать их. Эти комиссары обладали гораздо большей властью, чем обычные офицеры. Их все очень боялись – именно этого и добивался Ленин. Я был вдвойне доволен, что теперь оказался активистом; товарищи все еще обсуждали, как организовать мое путешествие в Одессу. Мы приблизились к городу, полагаю, на тридцать или сорок верст. Я не слишком хорошо умею определять время и расстояния. Николаев, если именно он был местом нашего назначения, располагался сравнительно близко к Одессе, восточнее у побережья. Херсон находился еще дальше к востоку, на Днепре, а Николаев – в устье Буга.
Эти два города имели стратегическое значение. Они располагались на главных железнодорожных путях, у рек, ведущих прямо к морю. Большие корабли швартовались в обоих портах. Захватив эти города, армия, вышедшая из Александрии, могла бы атаковать Одессу, которую охранял большой, прекрасно вооруженный гарнизон белых и союзников. Вот о чем все спорили на протяжении нескольких дней. Силы союзников, интервентов, защищали Херсон, а колеблющиеся немцы занимали Николаев. Города были уязвимы, несмотря на поддержку французских и английских военных кораблей. Однако Григорьев с большевиками много спорили о стратегии. Я подозревал, что Антонов хотел приписать все победы себе. Бродманн ежедневно утверждал, что убедил партизан в правоте большевистского дела. По его словам, они теперь стали именоваться большевиками, а не боротьбистами. Меня это не впечатлило. Они хватались за лозунги и партии ради простого удобства, потому что больше не могли сражаться за Бога. Белые хотя бы понимали, что для них ценно. Если бы у них были лидеры получше, они вернули бы нам Бога и царя. Римская империя никогда не погибнет. Она живет в духовном мире. Бог вернется в Россию. Религиозное возрождение продолжается. Византия остается – на земле и в сердцах людей.
Поезд проезжал по несколько верст в день. Грязный снег таял; из-под него показывалась разоренная земля; как будто повязки снимали с незаживших ран.
То, что появлялось на поверхности, подобно обломкам потерпевших крушение и подорванных кораблей, было отвратительно: мы видели наполовину съеденные человеческие трупы, обглоданные не дикими животными, но мужчинами и женщинами. Крестьян теперь расстреливали за людоедство и продажу человеческого мяса под видом мяса животных. Мы видели сожженные дома; остовы благородных старых особняков; сломанные экипажи и плуги; трупы коров и овец – шкуры и шерсть гнили на протухших тушах. Это был наш позор. Мы спрятали его под покровом зимы, как поступали всегда. Но когда почки набухли на деревьях, не уничтоженных снарядами, когда ростки поднялись над землей, не оскверненной нефтью, огнем и мерзостью людской, – тогда наши прегрешения были явлены. Ни один враг не нес ответственности за эти злодеяния, разве что Карл Маркс. Все это было сделано во имя украинской нации, во имя России, во имя единства, во имя гуманизма, во имя братской любви. Такого постыдного искажения истинных целей не ведала даже история Крестовых походов. Гроб Господень выкрали из наших сердец. И грех, как всякий грех, сделал наших солдат настоящими дикарями. Истории, которые мы слышали, были ужасны: о евреях и белых, поджаренных на костре на стальных листах, о жестокостях и насилии; о самых омерзительных сексуальных извращениях, жертвами которых становились и мужчины, и женщины.