Мы дошли до конца причала.
– Жарко, как в пекле, а? – Петров снял фуражку. – Там прохладнее. – Он, казалось, тосковал по небу. Солнечный луч отразился от его монокля. Стекло сверкнуло подобно глазу дракона. – Вам, однако, удалось выжить. Вы отчасти мошенник, не так ли? И так попали в разведку.
Я сделал вид, что не заметил оскорбления:
– Это было единственное, что я мог сделать.
– Шпионить.
– И заниматься саботажем. Мне следовало наилучшим образом использовать свои инженерные способности. В борьбе с врагом.
– Вы всегда были против красных?
Я удивился, почему он так тщательно меня допрашивает:
– Я решительно сопротивлялся им.
– Вы с Колей расходились во мнениях?
– Только в этом вопросе.
– Я его поддерживал. Я был за Керенского, понимаете? Мы все виноваты.
– Революция Керенского стоила мне академической карьеры.
Петров посмотрел вниз, на радужные масляные разводы на воде.
– Мы все виноваты. Но мы с вами пережили Колю.
– Виноваты? В чем?
– В том, что не прислушались к нашим сердцам. Каждый может предвидеть будущее, разве не так? Дело в том, что мы отказались принять то, что увидели.
– Будущее?
– В кофейной гуще или на наших ладонях. В колоде карт или в очертаниях облаков.
– Я не суеверен. К сожалению, я рационалист.
– Ха! И вы живы – а Коля мертв. – Он окликнул механиков, лежавших на траве у самого берега. – Нам понадобится «Эртц».
Потом его внимание, казалось, привлекли стоящие вдалеке ивы.
– Мы сейчас отправимся? – спросил я.
Петров поморщился.
– Почему бы и нет? – Он погрузился в свои мысли. Я подумал, что он слишком непостоянен. – Есть кое-что, что я хочу сделать. Ради будущего.
Я предположил, что он думает о смерти и хочет написать завещание.
– Хотите передать это мне?
– Что? Да, если пожелаете. – Он потер пальцем левое веко, потом усмехнулся. – Если пожелаете. Так вы не можете предвидеть будущее? А ведь вы ученый!
Возможно, он позаимствовал что-то из модного мистицизма в доме Михишевских, что-то у своей сестры Лолли, той Наташи из минувших счастливых дней.
– Идемте.
Я возвратился с ним в особняк, в маленькую комнату на первом этаже; теперь в ней обитало несколько человек, а раньше она была кладовкой. Здесь все еще пахло хлебом и мышами. Из-под матраца Петров вытянул непочатую бутылку французского коньяка.
– Вы такой любите?
– Когда-то любил.
– Хорошо. Мы выпьем. За Колю.
– Не могу отказаться.
Мы расположились на подоконнике. За окном был виден неопрятный огород. Двое рядовых пытались привести его в порядок. Они работали умело, как крестьяне. Петров откупорил бутылку и вручил ее мне. Я пил медленно, с удовольствием. Он нетерпеливо отобрал у меня коньяк и запрокинул голову, выпив почти половину одним глотком. За время войны его горло, очевидно, загрубело. Он вернул мне бутылку. Я сделал большой глоток, но в бутылке еще оставалось немало. Петров разразился неприятным смехом, запомнившимся еще с петербургских времен, одновременно напряженным и негодующим. Он прикончил бутылку, оставив на дне лишь несколько капель:
– Вот как пьют авиаторы. Нам это необходимо. Вы слышали о тех глупых ублюдках, которые тянули самолеты на санях несколько сотен верст, чтобы сражаться за Деникина? Какова энергия, а?
– Выпивка не помешает вам управлять самолетом?
– Наоборот, поможет. Я последний оставшийся в живых из целой эскадрильи.
– Я знаю, каково это, – к тому времени я уже был слегка пьян, – потерпеть крушение.
– Знаете? – Он улыбнулся.
– Я сконструировал несколько экспериментальных самолетов. Я потерял управление, испытывая один из них. В Киеве.
Он опустошил бутылку.
– Все из-за братьев Райт. Черт их побери! И все изобретатели… Фауст не заслужил спасения.
– Может, вам лучше отдохнуть? – предложил я, не понимая его намеков.
– Очень скоро, доктор. – Он порылся под матрацем. – Очень жаль. Это была последняя бутылка. Теперь отправимся в высший мир.
Выпив, я нервничал гораздо меньше. Мы пошли к озеру; «Эртц» уже подготовили к полету. Пропеллер работал, поднимая волны. Механики, благодарные за дуновение ветра, держали самолет за хвостовое оперение и огромные задние крылья – так казаки могли бы удерживать опутанного веревками дикого, непокорного жеребца. Запах керосина казался приятным. «Идите вперед, – сказал Петров. – Садитесь в переднюю кабину. Там найдете ремень безопасности. Пристегнитесь. Рядом очки и прочая ерунда. Все, что вам понадобится». Он засунул что-то массивное, завернутое в ситцевую тряпку, себе под куртку. Я подумал, не бомба ли это. Я поначалу сомневался в том, что смогу добраться до кабины. Фюзеляж был сделан из дерева и ткани. Но мне удалось взобраться на качающийся самолет, цепляясь за стойки, и в конце концов усесться в маленькую кабинку наблюдателя с сиденьем и рукоятями, на месте которых в другой кабине располагались контрольные приборы. Изнутри в кабине был закреплен бинокль, здесь обнаружились также пистолет в кобуре, полевая сумка и планшет, несколько карандашей и летные очки, резина на которых истерлась и затвердела. Я был по-прежнему в кафтане, пистолеты давили мне на бедра, я уселся и закрепил ремень безопасности, потом надел очки. Петров сел сзади и начал подавать сигналы. Двигатель и пропеллер, конечно, производили слишком много шума, поэтому бесполезно было даже пытаться разговаривать.