Перспектива унии, таким образом, должна была по крайней мере сдерживать агрессивность турок, что, однако, еще не означало их полного сокрушения. Именно эта концепция стратегического сдерживания, которая исключала возможность крестового похода в его классическом понимании, очевидно, и определяла тактику императора в отношениях с Западом. В лучшем случае византийский правитель надеялся с его помощью выбить турок из Европы. Уния или даже одно движение к ней должны были стать фактором сплочения христианского сообщества, способного положить конец наступлению османов. Но главным препятствием на этом пути была внутренняя разобщенность самого Запада, и ее преодоление, безусловно, являлось одной из главных задач византийской политики. В этой связи предстоит решить вопрос о том, насколько такого рода установка соответствовала реалиям западного мира.
3.2. Византия и концепция европейского универсализма
Политическая система Запада на рубеже ХІV–ХV вв. находилась под воздействием разнонаправленных тенденций интеграции и дезинтеграции[506]. Византийцам пришлось столкнуться с тем и с другим. Возраставшая политическая разобщенность западных государств, конфликтность отношений между ними заметно актуализировали в европейском политическом сознании тему войны и мира, которая подогревалась опасениями перед стремительным наступлением ислама[507], тем более что с 1378 г. сама католическая церковь стала жертвой национальной дезинтеграции. Конциляризм, в свою очередь, был попыткой положить предел дроблению христианского сообщества. Хотя внешне он имел много общего с национально-церковным движением, все-таки не был идентичен ему. Напротив, конциляризм стремился подвести под это движение принцип иерархического соподчинения церкви национальной и церкви римско-католической, реализуя его через церковный собор[508]. Этот институт в своем новом качестве становился выразителем церковно-религиозного единства латинского мира в условиях его прогрессировавшего политико-государственного размежевания.
Именно в качестве интегрирующего фактора конциляризм сомкнулся с империей, которая наряду с папством и церковными соборами также являлась традиционным носителем универсалистских тенденций[509]. Упадок папства открыл для империи новые перспективы подъема. Этот вывод ярко демонстрирует политика Сигизмунда Люксембургского. В его лице получили второе рождение старые претензии германского императора на роль покровителя церкви и всего западного христианства. Действительно, именно ему принадлежала ведущая роль в преодолении схизмы. Но активность Сигизмунда не ограничивалась делами церкви. Непрерывно с его стороны следовали акции, направленные на внутреннее объединение Европы, что мотивировалось необходимостью вести борьбу с исламом. Поэтому идея крестового похода была постоянным спутником его правления.
Эта политика германского императора в значительной степени вдохновлялась и оправдывалась общественными настроениями, преобладавшими в тот период. Как уже было замечено, пацифистская риторика, призывавшая к прекращению войн и конфликтов в Европе перед угрозой с Востока, становится характерной чертой публицистики и темой выступлений на общественных форумах. Самой яркой фигурой в этом смысле можно назвать Дитриха Нимского. В написанном незадолго до Констанцского собора трактате «De scismate libri très» этот немецкий автор, размышляя над причинами поражения христиан в битве под Никополем, делает вывод, что катастрофы не произошло бы, если бы во главе войска стоял сильный император, а немцы и французы тогда не стали бы решать вопрос о первенстве[510]. Принцип европейского единства в интересах защиты христианства впоследствии активно проповедуется им же на Констанцском соборе. В одном из своих сочинений Дитрих проводит параллель между Клермоном и Констанцем, полагая, что закономерным финалом последнего церковного собора тоже должен стать крестовый поход, возглавляемый императором. При этом уже и сам крестовый поход преподносится как объединяющий христиан фактор[511]. Иными словами, он выступает как конечная цель консолидации и одновременно как ее средство.
506
Подробнее на эту тему см.: Wallach R. Das abendlandische Gemeinschaitsbewusstsein im Mittelalter. Leipzig; B., 1928. S. 34–44.
507
См. об этом: Mertens D. Europâischer Friede und Türkenkrieg im Spâtmittelalter // Zwischenstaàtliche F riedenswahrung in Mittelaîter und Früher Neuzeit. Kôln, 1991.
509
Cм.: Ibid. S. 42. См. также: Angermeier H. Das Reihund der Konziliarismus // HZ. Bd. 192. 1961. S. 529–583; Engels O. Der Reichsgedanke auf dem Konstanzer Konzil // Das Konstanzer Konzil / Hrsg. von R. Bâumer. Darmstadt, 1977. S. 369–403.