Византийская внешняя политика на Западе исходила из интересов помощи, в которой нуждалась империя для борьбы с османами. Вместе с тем, если конкретизировать формы этой помощи, то, пожалуй, обращает на себя внимание та неопределенность, с которой сами византийцы подходили к решению этой глобальной для них задачи. В отношениях с европейскими государствами по этому вопросу имели место переговоры либо о финансовых пожертвованиях, либо о совместном участии в крайне ограниченных по масштабу военных операциях, которые в лучшем случае были способны разве что вытеснить турок из Европы. Такого рода шаги конечно же не могли кардинально изменить к лучшему внешнеполитическое положение Византийского государства. При этом надо отметить, что идея крестового похода, как наиболее радикального средства против турецкой агрессии, муссировалась прежде всего на Западе, и в то же время едва ли она находила положительный отклик в Византии. Не исключено, что негативный опыт прошлого заставлял византийских правителей относиться к этой идее крайне настороженно.
В реальности речь шла не столько о самой помощи как таковой в ее конкретных формах, сколько о создании необходимых для этого предпосылок. Пожалуй, главная из них состояла в том, чтобы отвлечь Запад от сугубо внутренних проблем и заставить обратить основное внимание на опасность, которая неотвратимо приближалась к его восточным рубежам. Наступательный потенциал Османской державы заключался прежде всего в ее монолитности, которая резко контрастировала с конфронтацией, характерной для политического климата Европы. Этим объясняется особенность политической линии Византии в европейских делах, которая заключается в ее посреднической функции, нацеленной на ликвидацию внутренних военных и политических конфликтов в латинском сообществе. Эта особенность пронизывает отношения Византии и Запада на протяжении всего периода, представленного в работе. Она легко обнаруживается в попытках византийской дипломатии погасить венгерско-венецианский конфликт, в позиции греков на Констанцском соборе, но более всего — в политике примирения двух церковных партий на Западе — папалистов и конциляристов.
Ставка на союз с папским престолом, заключенный во Флоренции, был обусловлен не столько прагматическими, сколько доктринальными факторами. Центральную роль при этом сыграла традиционная концепция вселенского собора, в основе которой лежали древние представления об универсальной христианской империи и связанная с ними теория пентархии. Поскольку международные отношения Средневековья в значительной степени измерялись религиозными ценностями, то эти идеологические воззрения в конечном итоге сделали закономерной внешнеполитическую ориентацию Византии на папство как наиболее традиционный и приемлемый для империи институт на Западе.
Ко всему сказанному следует добавить и то, что наиболее значительные последствия в европейской политике, связанные с византийским фактором, лишь в малой степени были результатом прямого влияния Византийского государства как такового. В силу исторических обстоятельств у Византии не было другой возможности реализовать свои внешнеполитические интересы без того, чтобы при этом не дать вовлечь себя в паутину церковно-политических противоречий на Западе. В латинских кругах справедливое и эффективное решение «вопроса о греках» в значительной мере переставало быть целью, становясь средством борьбы различных политических групп. В этом одна из причин того, что исторический компромисс, каковым должна была стать Флорентийская уния, заранее был обречен на провал.
Список источников и литературы
Andrea de Constantinopoli (Chrysobergos). Oratio in Concilio Basiliensi pro pace cum papa Eugenio IV (1432 aug. 22 Basilea) // Cecconi, N2 XI, P. XXIX–XXXL
Antonius Massanus, nuncius apostolieus. Relatio de ambassiata ad Graecos circa unionem Ecclesiarum (1422) // Ann. Eccl. XXVII, ad 1422, 5–15.
Aufzeichnung über die Bedingungen, zu denen sich das Basler Konzil der Stadt Avignon zu deren Sicherstellung vor Zahlung des Restbetrages der von der Stadt zu zahlenden Summe verpflichtet soil (1437 ca apr. 3–5 Avignon) — лат. // CB. V, № 9, S. 213–214.
Bericht der Gesandten der Konzilsminoritat über den Antritt ihrer Reise nach Konstantinopel (1437 aug. 20 Portofino) — лат. // Ibid. I, N2 74, S. 463–464.
Bericht des Konzils von Basel an Kaiser Sigismund über die Entwicklung der Spaltung im Konzil (1437 maii 11/12 Basileae) — лат. // Ibid. N2 70, S. 442–454.
Die Berichte des Ulrich Stockel von Tegernsee (1432–1437), лат. // Ibid. № 41–44, S. 98–106.