ЗВУКИ ВИЗАЖИЗНИ
В квартире Георгия Александровича Свирского, как всегда, был разлит таинственный полумрак. И еще — ни с чем не сравнимый запах.
Разумеется, в разные дни из кухни мог доноситься запах чего-нибудь съедобного, из шкафа для верхней одежды отдавать нафталином, а в коридор незаметно просочиться сигаретный дым из подъезда. Но все это перекрывал один невнятный, устоявшийся дух древности.
Так пахло в библиотечных хранилищах и антикварных магазинах. Так пахло дома у Старче.
Вера быстро поняла почему — Георгий Александрович Свирский как раз и являлся собирателем, коллекционером уникальных часов, книг, картин и всевозможных старинных вещей. Недаром в квартире Старче была установлена сигнализация и существовала непростая система дверных запоров, поэтому здесь редко появлялся кто-либо из незнакомых людей без особого приглашения.
Трудно сказать, чем Вера заслужила внезапное доверие Старче, который с немыслимой легкостью допустил ее в свой домашний «храм искусств», где редко появлялись даже его племянники. Может быть, как раз тем, что не очень-то стремилась ему понравиться?
Но факт оставался фактом, это каким-то образом случилось. Подобные вещи невозможно объяснить иначе, чем загадочной игрой Фортуны — весьма непредсказуемой дамы, которую древние недаром изображали с накрепко завязанными глазами.
Старче встретил Веру лежа на диване — из вежливости он смог только присесть, с величественным видом облокотившись на подушки.
С первого взгляда было понятно, что сегодня он снова плохо себя чувствует, «невыездной». И значит, работа, которую Вера до сих пор никак не научилась воспринимать всерьез, откладывается до следующего раза.
— Жаль, что у тебя нет телефона, чтобы в таких случаях не гонять тебя напрасно, — сказал Старче. — Хорошо бы тебе поставить. Ты при случае узнай, сколько это стоит.
— Наверное… дорого, — вздохнула Вера и растерянно улыбнулась.
Старче как будто подслушал ее мысли — она как раз не так давно думала, что, если бы у нее был телефон, она могла бы каждый день разговаривать с Александром. Он ведь мог ей звонить и из другого города тоже. А иногда даже из другой страны.
— Знаешь, в тебе есть какая-то тайна, — помолчав, заметил Свирский. — У тебя необыкновенная улыбка. Было бы мне поменьше лет, примерно так лет… на пятьдесят.
«Великая тайна, что у меня нет телефона, да и вообще ничего почти нет», — подумала Вера.
— В любом человеке есть тайна, — сказала она вслух.
— Нет, как раз не в любом, — возразил Свирский, и было заметно, что ему надоело лежать в одиночестве и хочется поговорить. — Я прожил очень длинную жизнь и могу сказать, что есть люди, в которых мерцает скрытый свет, как угли, которые еще не разгорелись. Посидишь немного со стариком или торопишься?
— С удовольствием, — сказала Вера, присаживаясь в кресло. От долгой ходьбы гудели ноги — ей так приятно было сейчас их вытянуть и просто посидеть в тепле.
— Ну, уж про удовольствие ты явно загнула, — усмехнулся Старче. — Какое в этом может быть для тебя удовольствие? Знаешь-ка, лучше вот что: открой дверцу вон того шкафа и похозяйничай сама в баре. Я сегодня не смогу составить тебе компанию и побыть нормальным ухажером. Но ты порадуешь меня, если согреешься чем-то, что тебе по вкусу.
Вера встала и заглянула в бар, поблескивающий целым рядом диковинных бутылок, хрустальных фужеров, рюмок, низких темных стаканов из толстого стекла.
Честно признаться, только в гостях у Свирского Вера впервые попробовала на вкус дорогие вина и коньяки, которые раньше видела только на витринах супермаркетов, ужасаясь совершенно немыслимым ценам.
При этом Вера искренно удивлялась: неужели кто-то их покупает и пьет? Но теперь она узнала, чем отличался вкус настоящего шампанского «Асти Мондро» от шипучих винных напитков, и почти спокойно выслушивала по этому поводу комментарии Свирского, что за такое удовольствие действительно не жалко платить деньги.
Сейчас, с мороза, Вера плеснула себе в рюмку коньяка «Хенесси» — он отдавал запахом столетнего дуба, ореха, какой-то незнакомой травы и невольно ассоциировался с долгой, загадочной жизнью Старче.
Золотистый напиток по вкусу напоминал пряное вино — только гораздо более крепкое, и его так приятно было пить маленькими глотками, согревая рюмку в ладони, чтобы отчетливее чувствовать дивный аромат.
— Правильно, девочка. Когда в двадцатые годы в Америке объявили «сухой закон», «Хенесси» был единственным из коньяков, на который он не распространился, — одобрил ее выбор Свирский и снова о чем-то задумался, как будто был настолько стар, что пытался теперь лично вспомнить о пережитых когда-то треволнениях.