— Георгий Александрович, вы дома? — громко спросила она.
В квартире стояла глубокая, какая-то кромешная тишина.
— Пойдемте посмотрим, — оглянулась Вера на Громова.
— Сама иди, если тебе так надо, — буркнул он, пожимая плечами. — Я тут при чем?
Вера разулась и зачем-то на цыпочках подошла по коридору к комнате Свирского, открыла дверь.
А потом крепко зажала себе рот рукой, чтобы не закричать.
Сдернутая с окна штора валялась на полу, и при ярком утреннем свете, непривычном в этой вечно затемненной комнате, увиденная картина показалась Вере особенно жуткой.
Свирский сидел откинувшись в своем любимом кресле, но в странной позе: с неестественно вывернутыми кистями рук, на которых виднелись глубокие порезы, а под ногами у него растеклась целая лужа крови. На морщинистом, обычно бесстрастном лице Свирского с удивленными, высоко поднятыми бровями сейчас была видна гримаса нечеловеческого страдания. Глаза его были полуоткрыты и казались издалека совсем белыми, как два куска льда, которые теперь уже не сможет растопить никакая весна.
Не оставалось никаких сомнений — Свирский был мертв.
— О Боже! — воскликнула Вера, еле отлепив руку от своего рта. — Что же это? Как же? Нужно срочно вызвать милицию.
— Чего там такое? Неужто преставился? — спросил Громов, выглядывая у Веры из-за спины и тут же в испуге отшатываясь назад: он явно не ожидал увидеть столько кровавых ручьев, растекшихся по паркету.
Темной, густой кровью были перепачканы также бумаги на столе Старче, залита его белая рубашка, светлые, щегольские брюки, край занавески. Вера никогда в своей жизни не видела сразу столько крови и почувствовала, что может вот-вот потерять сознание.
Но Громов куда-то вдруг исчез, и надеяться было не на кого. Вере ничего не осталось делать, как шагнуть в комнату, где на столе стоял телефонный аппарат.
Телефонная трубка тоже была забрызгана мелкими капельками крови.
Мертвый Старче сидел от Веры теперь в двух шагах и следил за каждым ее движением. Только теперь Вера заметила, что возле кресла валялся пистолет, но не стала до него дотрагиваться. По фильмам она знала, что теперь нельзя ни до чего дотрагиваться. Так же, как и до лежащей на столе раскрытой тетради большого формата, в которой время от времени Старче делал какие-то записи неразборчивыми, очень крупными буквами. Несмотря на плохое зрение, Свирский никак не хотел отказываться от привычки что-то для себя записывать или конспектировать в эту, как он называл, «амбарную книгу».
Но сейчас Вере было не до чтения.
Она вдруг с ужасом обнаружила, что, оказывается, не знает самых простых вещей, известных любому ребенку. Например, для того чтобы вызвать милицию, надо звонить ноль два или ноль один? Или ноль один — когда случается пожар? Погодите, а как же тогда «скорая помощь»? Может, в таких случаях положено вызывать еще и «скорую»? Хотя, с другой стороны, спасать здесь уже некого.
Дрожащим пальцем Вера набрала «02» и тут же в трубке услышала женский равнодушный голос:
— Милиция, восьмое… Алло, чего вы там молчите? Заснули, что ли, на проводе?
…Вера нисколько не удивилась бы, довелись ей встретиться с человеком такой наружности, допустим, в ресторане или кафе.
Он сидел напротив нее в весьма элегантном костюме, отстукивая что-то по столу длинными музыкальными пальцами с безукоризненными ногтями, на одном из пальцев поблескивало обручальное кольцо.
У этого мужчины были приятный, мягкий голос, небольшая интеллигентная бородка и несомненный талант слушателя. Пока собеседник что-нибудь говорил, он одобрительно улыбался, глядя ему в глаза, но при этом словно тихо размышлял о чем-то своем и еле слышно аккомпанировал своим мыслям пальцами.
Почему-то у Веры никак не укладывалось в голове, что этот приятный человек являлся официальным представителем органов правопорядка, следователем особого отдела Юлием Валентиновичем Малковым.
Она давно уже ответила на все вопросы, но Юлий Валентинович не торопился ее отпускать, а по-прежнему оживленно рассматривал своими карими лучистыми глазами, будто надеясь, что вот сейчас наконец-то Вера перестанет валять дурочку и скажет ему самое главное, именно то, из-за чего они здесь собрались.
Но Вера сидела молча, не зная, что ему сказать. Хотелось, к примеру, кому-нибудь пожаловаться, что с того самого злополучного утра ей повсюду мерещилась кровь.
Дома она не могла смотреть на красные цветы на чайной чашке, на крышечку от шампуня, узор на ковре…