Разумеется, для тренированного глаза такие коррективы скоро не составили труда — и адаптация в Петровском парке, после того как смотрел футбол на берегу Москвы-реки, или на берегу Москвы-реки после футбола в Петровском парке, не отнимала у завсегдатая много времени.
Тем не менее, что-то кончилось и что-то начиналось после 2 мая 1956 года — дальнейшие события это, в общем, подтвердили…
Эдуард Стрельцов был одним из виновников начинавшегося. И он же больше других, как оказалось, оставался связанным с тем, что прошло, но не стало подвластным забвению.
…Команды играли тогда с пятью форвардами. Вся спартаковская линия атаки, считавшаяся лучшей в стране, состояла из игроков сборной. С торпедовской стороны на места в этой же линии олимпийской команды претендовали два таланта — Иванов и Стрельцов.
Матч свел, таким образом, в поединке всех сильнейших форвардов страны.
Но двое против пятерых?
Арифметика оказалась ни при чем — торпедовское нападение превзошло в тот день спартаковское. Счет был 2;0 в пользу «Торпедо».
Стрельцов столько сказал тем матчем о своих возможностях, что игру его 2 мая мало назвать выдающейся. Игру Стрельцова против «Спартака» следует считать программной.
Торпедовский центрфорвард задал тон всему футбольному сезону, закончившемуся глубокой осенью олимпийской победой советской сборной в Мельбурне.
В майском номере «Огонька» обозреватель Юрий Ваньят, выражающий официальную точку зрения, рецензируя матч между «Спартаком» и «Торпедо», размышляет о лучших центрфорвардах нашего футбола вообще, начиная с довоенных времен. Материал известного обозревателя проиллюстрирован следующими фотографиями, момент игры 2 мая (Стрельцов «терзает» спартаковскую защиту, которую, кстати, тоже составляют кандидаты в сборную) и далее отдельные изображения Всеволода Боброва, Григория Федотова, Никиты Симоняна и Эдуарда Стрельцова, только что завершившего атаку ударом под верхнюю перекладину ворот. Суммируя свои впечатления от матча, открывшего олимпийский сезон в Москве, Ваньят пишет: «Душою этого (торпедовского то есть) нападения и был Эдуард Стрельцов. Может быть, впервые после Федотова и Боброва увидели мы центр атаки во всем его блеске».
…Вот уж действительно был год какой то бесконечной длины.
Мы знали — главное Мельбурн, Олимпиада. С весны прийти в лучшей своей форме к ноябрю-декабрю — началу олимпийского турнира.
Но беречь себя, не тратить себя в играх календаря — тоже никак нельзя было.
В «Торпедо» появились молодые игроки, в утверждении которых в составе мы с Кузьмой были кровно заинтересованы.
В тот год Слава Метревели у нас появился. Сыграли первые свои игры Юрий Фалин, Шурик Медакин, Николай Маношин, Леха Островский. Воронин вспоминает, как они нас встречали, когда мы из Мельбурна вернулись, — он уже, оказывается, был в «Торпедо».
До бронзовых медалей в чемпионате мы опять недотянули, хотя в нервом круге торпедовцы победили не только «Спартак», чьи защитники никак не могли найти свою игру против нас с Кузьмой, но и московское «Динамо», с которым, наоборот, нам очень трудно приходилось играть из-за непробиваемости Левы. В тот год мы его все-таки «пробили» в одной игре, но я об этом попозже расскажу, чтобы не отвлекаться от наших олимпийских дел.
Играли мы в целом, конечно, хуже, чем «Спартак», ставший чемпионом, и «Динамо», занявшее второе место. Особенно отстали мы от них во втором круге.
Однако первые в своей жизни золотые медали мы в то лето получили на Спартакиаде народов. Мы играли за сборную Москвы Нас, я помню, не очень за те игры хвалили, меня, в частности, критиковали за неточные удары по воротам, но в список 33 лучших игроков мы с Кузьмой оба вошли. Меня даже сильнейшим центрфорвардом признали — это уж, наверное, Олимпиаду учли. Возможно, что в спартакиадном турнире я лучшей игры и не показал. Может быть, от календарных игр слегка утомился, а до Олимпиады — до второго дыхания — еще далеко было.
Играл я на Спартакиаде в хорошем настроении, раскованно — не было сомнений, что мы выиграем турнир. В сборную Москвы те же игроки входили, какие олимпийскую команду составили. Как же тут было не победить? Но и у команд Грузии и Украины, где тбилисские и киевские динамовцы выступали, неплохие составы подобрались. Поэтому большого преимущества у нас и не могло оказаться — турнир короткий. Как раз полезный для будущих олимпийцев.
Соперники в том же турнире у нас были, конечно, не слабее, чем олимпийские сборные многих стран. Правда, динамовцы Тбилиси и Киева не так высоко котировались, как сейчас. Тогда московские клубы лидировали. Кто бы мог подумать. что они на годы и годы уйдут с первых позиций?
Спартакиада проходила в Лужниках — на стадионе, в строительстве которого мы, футболисты, тоже приняли участие. Стадион получился отличный. Но я так и не смог полюбить его, «Динамо» уютнее. А в Лужниках «поляна» из-за раскинутости трибун кажется больше.
…Последний сбор, занявший месяц, перед Олимпиадой проводили в Ташкенте. В Мельбурн летели через Индию — сделали посадку в знакомом нам Дели. Потом сутки провели в Рангуне — столице Бирмы. Дальше летели над океаном. И наконец, оказались в олимпийской деревне — в двухэтажном домике.
Не сомневаюсь, что про олимпийский Мельбурн можно очень занятно рассказать, не касаясь спортивных дел.
Я к тому времени стал постарше и понимал, что в таких путешествиях надо серьезнее относиться к увиденному, знал, что когда-нибудь буду вспоминать эти дни и неудобно станет, что мало запомнил из встретившегося нам тогда в Австралии. Кто-нибудь и вздохнет, наверное, услышав мой сбивчивый, невнятный рассказ: «Эх, мне бы туда поехать, я бы порассказал, а этим мяч свой гонять — и ничего больше не надо…»
Скажет кто-нибудь вот так — и отчасти прав, конечно, будет. Но в скупых рассказах наших о странах, где мы побывали нет ничего странного.
Мы много ездим, однако не путешественники.
Мы видим — и не видим.
Замечаем интересное, но в сознании, в памяти немногое укладывается, задерживается. Голова занята предстоящей игрой, нервы — на пределе. И когда вспоминаешь тот же Мельбурн, лучше всего, оказывается, помнишь свое состояние, свои мысли перед игрой, от которых ни в какую экзотику не убежишь…
Я понимаю, что Олимпиада — праздник. Но для меня праздник на обратном пути начался, когда ступил на теплоход «Грузия».
А туда летели, как стрела из лука — в цель. Иначе и не выиграли бы. Хотя объективно: команда наша — самая, пожалуй, сильная была из всех, участвовавших в турнире.
Но легких игр в Мельбурне не случалось. Даже с Индонезией, где мы на голову выше были, встречались дважды.
Первыми нашими противниками оказались футболисты ФРГ. В их составе никого из тех, кто играл против нас в Москве и Ганновере, — все новые, молодые, но команда очень сильная. Сильная в основном цепкой, хорошо организованной обороной.
Инициативу они нам отдали, только контратаковали. Но атакующих такая тактика в олимпийском турнире, где любая случайность может стать роковой, тоже может вымотать нервно, если у нападающих игра не пошла.
С немцами-то как раз получилось, что сами они вымотались физически, ведя жесткую оборону. Я увидел вдруг, что защитник, меня опекавший, «наглотался», что называется, и на какой-то момент от переутомления выключился, выпустил меня из внимания. Кричу Сальникову: «Сережа!» Ну, он всегда все видит — сразу мне пас. Так я забил второй гол.
Выиграли 2:1, но не скажешь, что довольны остались своей игрой.
А вот в следующей игре, с Индонезией, и случилось то, о чем я говорил, — мяч в ворота не шел и не шел.
Они все в обороне — в штрафной площадке все одиннадцать игроков столпились. Моментов забить у нас полно. Но время идет, а счет не открыт. Это даже передать трудно, что переживаешь, когда мяч при полном преимуществе игровом не идет и не идет в ворота. Как и не забивал никогда. Нападающих, самых опытных и хладнокровных, вдруг начинает лихорадить. Потом вдруг — апатия. И снова — спешка. Хуже не придумаешь Двадцать семь угловых ударов мы подали — и никакого эффекта Мы и в дополнительное время не смогли забить.