И себя и всегда наиболее естественно чувствовал именно в рабочей среде — в ней мне все всегда было привычно.
Я замечал, что футболистов, вообще спортсменов в пору, когда все у них идет особенно хорошо, тянет «вращаться» в кругу людей известных, чем-то примечательных. Ничего плохого в этом не вижу, если людям спорта интересен такой круг.
Но меня как-то никогда «на люди» не тянуло — хватало вполне того общения, что возникало само собой Человек я откровенный, нехитрый и никогда не старался скрыть, какой я есть на самом деле. Но это мне так представляется. Возможно, кому-нибудь и по-другому кажется.
Меня, например, никогда не тянуло в артистическую компанию. Артистов я уважаю. Но мало верю, что в жизни они могут оставаться такими же, какими видел я их в кино.
Фильмы я люблю про войну, люблю смотреть, как наши побеждают.
Допускаю, что на кино у меня слишком наивный взгляд, но в сорок пятом году, когда начинал я смотреть кинокартины, ничего другое, кроме кино, мне было недоступно. Ну, мог и разве тогда попасть в Большой театр?
Потом выбор зрелищ стал шире, но времени уже футбол не оставлял — летом играли, зимой травмы залечивали…
Ходил, конечно, в театр — вспомнилось сейчас почему-то, как ходили мы с Кузьмой в оперетту на «Поцелуй Чаниты».
Но кино оставалось привычнее, ближе. Мы же и на даче нашей торпедовской в Мячкове регулярно смотрели картины.
Сейчас по телевизору часто смотрю спектакли. Есть, с моей точки зрения, очень хорошие постановки, но как почувствую, что игра артистов неестественная, сразу бросаю смотреть, и вообще ухожу из комнаты, где телевизор.
Я знаком с артистами. С Анатолием Папановым, с Земляникиным — он, кстати, наш, с Автозаводской. Знаю, какие они настоящие болельщики футбола.
А конферансье Евгений Кравинский меня своим отношением к футболу прямо трогает, как и фотокорреспондент Валентин Рихтер, страстный поклонник «Торпедо». Иногда он звонит мне или заходит в гости и так из-за наших спортивных дел горячо переживает, что даже неудобно становится, что сам ко всему этому как-то поспокойнее теперь относишься.
Есть, однако, среди интересующихся футболом, претендующих на близость к футболистам и очень злые люди. На нашей же Автозаводской немало я таких людей видел. Вроде они рядом, все знают и во все вникают, а оборачивается их видимая близость к нам слухами, сплетнями…
Контакт со своим болельщиком, пока выступаешь, — проблема, если вдуматься.
В молодости, бывало, рука устает автографы давать, а самих болельщиков как и не видишь, не успеваешь вглядеться в лица, вслушаться в то, что тебе со всех сторон говорят. Всегда ведь спешишь, всегда тебя торопят — и себе почти не принадлежишь…
Да, реакция зрителей на трибунах, конечно, играет роль, они создают эффект своего или чужого поля и прочее, но спросите любого настоящего игрока — и он вам скажет, что через пять минут после начала игры сосредоточиваешься на игре целиком, выключаешься из всего, что прямого отношения к игре не имеет.
Когда окунаешься глубоко в большой футбол, многое из того, о чем тебя спрашивают при коротких встречах болельщики, кажется несерьезным, незначащим.
Смотреть футбол — тоже своего рода наука.
И можно ли понять до конца футбол со стороны?
Я вот вроде бы и поиграл в футбол достаточно и смотрю на него сегодня, как мне кажется, не посторонним взглядом, а нет-нет да и ловлю себя на совершенно неоправданном раздражении. Не так, дескать, мяч игрок отдал или принял. Я, можно подумать, не ошибался.
Смотреть футбол надо не отрывая глаз от поля, не отвлекаясь ни на мгновение. А всегда ли так настроены смотреть игру даже мы, люди, знающие его кухню?
Большинство же любит футбол, но не понимает, что значит на поле отбегать девяносто минут…
Сейчас, когда я давно не играю, встречаться непосредственно с болельщиками футбола, с торпедовскими болельщиками случается гораздо чаще, чем прежде. И вроде бы мне, уже не действующему игроку, должно быть лестно, что меня узнают, ко мне обращаются.
Но вопросы в основном не по адресу, не по существу. Например: кто будет в сборной? Или: как в следующем туре сыграет «Торпедо»?
Что я могу на такие вопросы ответить?
Однако, повторяю, интерес к нашим делам, конечно же, не может не тронуть, когда чувствуешь в человеке настоящую увлеченность предметом. Как тут не вступить в подробный разговор…
Не забыть сказать и о болельщиках, имеющих возможность повлиять на судьбы игроков, на наши судьбы.
Их, пожалуй, и неудобно называть болельщиками — руководителей наших заводских, которых я уже благодарил в этой главе за участие в моей судьбе.
Иногда слышишь, как в разговорах о руководителях больших предприятий, болеющих за футбол, проскальзывает ирония: вот, мол, меценаты.
Кто знает меня, подтвердит, — я не из людей, слишком уж склонных к чинопочитанию. А уж в молодости, бывало, вел себя совсем как мальчишка, дерзко до глупости. Да и будучи старше, тоже показывал гонор, в большинстве случаев, конечно, во вред себе.
Словом, я не очень люблю, чтобы мною руководили.
Однако когда руководители любят футбол на самом деле, на самом деле любят нас, отдающих свою жизнь футболу, не обижаешься и на самые резкие замечания. Тем более, когда чувствуешь, что они продиктованы заботой о тебе.
Как-то в Фергане, я уже не помню почему, разругался с человеком, которого очень уважаю, — с нашим вторым тренером Гороховым.
Но хорошо помню, как сказал, узнав об этом конфликте, директор нашего завода: «Забирай свои вещи, Эдуард, и уходи!» А я ведь был в самой силе своей и славе. Ну, разве же не прав был директор?
Я причинил своим руководителям немало огорчений.
И пользуюсь случаем, чтобы сказать здесь: я осознаю, что часто бывал не прав. И понимаю, что любовь руководителей к футболу, в который, как им, видимо, казалось, я умею играть, заставляла их всегда относиться ко мне с возможной чуткостью, с пониманием особенностей моего характера.
Я играл в шестьдесят третьем — шестьдесят четвертом годах за цеховую команду и за первую мужскую «Торпедо».
Для тех, кто не знает положения вещей, замечу, что и за цеховую, и за клубные команды автозавода играют многие известные в прошлом футболисты команды мастеров и способные молодые игроки.
Уровень достаточно высокий.
В те сезоны, когда я играл за клуб, в московском чемпионате вообще подобрались такие компании, что состязания между ними вызывали интерес едва ли не больший, чем тогдашние матчи мастеров на первенство Союза.
За «Спартак», например, играли и Симонян, и Николай Дементьев, и знаменитые хоккеисты братья Майоровы, и Старшинов.
…Я играю в футбол с детства. Рано стал играть за мастеров и за сборную. Закончил играть, когда мне было за тридцать. Всех сильнейших игроков не только своего поколения, но и старших, и младших я успел, кажется, застать.
И скажу одно: футбол не терпит высокомерия.
Усваиваешь важное, существенное для себя независимо оттого, с кем играешь: с сильными или слабыми, с мастерами или любителями.
Футбол сложен на любом уровне.
Хотя на разных уровнях — это, конечно, разная игра.
Про первую мужскую команду «Торпедо» я вспомнил еще и потому, что товарищеские отношения с одним из ее игроков — с Юрием Будалиным — продолжались и позже Он стал своим человеком в нашей семье Мы играли с ним и за цех — он тоже работал в ОТК, только специализировался по холодильникам.
Юра в футболе разбирается отлично. Когда я уже снова играл за основной состав мастеров «Торпедо», то всегда принимал его критику, как бы строга и обидна она ни была…
Смотрю, оглядываясь сейчас назад, и понимаю, что влиять на меня всерьез могли только люди, действительно мне близкие, пусть даже к футболу они прямого отношения и не имели.
Не знаю, например, любил ли футбол мой отец.
Не знаю, видел ли он меня когда-нибудь на футбольном поле.
Я не раз и не два играл в Киеве, где жил он после войны, но он никогда не заходил ко мне после игры, никогда не давал о себе знать, когда я бывал в том городе.