Все команды играли тогда в три защитника. Защищались без чистильщика. И мы чаще всего выходили вдвоем на одного обороняющегося.
Понимали мы с Кузьмой друг друга так, словно родились для того, чтобы сыграть вместе в футбол.
Но надо признать, что только друг с другом мы и могли в ту пору взаимодействовать.
С игроками постарше у меня контакты на поле налаживались с большими трудностями.
Стою один, никто из защитников мне не мешает, самый момент отдать мне пас— не отдают. Причем упорно. Я потом им говорю: что же вы? Я же открыт! Отмалчиваются. Понять их тоже, конечно, можно. Ну, кто я такой был — в команде без году неделя и вот поди же — создавай мне условия. Я, получалось, претендовал на особое положение. Они, наверное, думали: еще один гол забьет — совсем занесется. А тому, кто в команде не первый день, досадно. Я поэтому и тогда старался не обижаться. Как-нибудь уж, надеялся, мы вдвоем с Кузьмой разберемся, без их помощи…
Пасы мне стали отдавать, когда я уже за сборную начал играть. До этого один Кузьма поддерживал. Правда, такой, как он, один многих стоит.
Заняло в тот год «Торпедо» девятое место, выиграли всего восемь игр. Забили мы с Кузьмой, проведя по двадцать два матча каждый, двенадцать голов (из тридцати четырех, всей командой забитых): он — семь, я — пять.
Но везде, куда мы в том сезоне ни приезжали, встречали нас очень хорошо. Мы видели, что приходят на нашу команду посмотреть и на нас персонально.
В тот год к нам венгры приезжали — сборная. Все самые главные игроки по тогдашним понятиям. И, правда, очень хороший футбол показали.
Мне у них Кочиш чрезвычайно понравился — головой бил, как ногой.
Но и наши здорово сыграли — Лева Яшин, Сальников Сергей Сергеевич.
Мы сидели с Кузьмой на трибуне, вслух ничего не говорили, но думали, конечно: как-то мы бы в такой игре выглядели?
На сборах в Мячкове жилось дружно, весело, в команде торпедовской много было юмористов, шутников, одного лишь Леву Тарасова вспомнишь и улыбнешься. Сейчас-то не бывает так весело.
Свободные дни я по-прежнему в Перове проводил — в кино или на танцах. Все, конечно, знали, что я теперь в «Торпедо», в международных матчах участвую, — какое-то уважение проявляли. Но в общем-то ничего в отношениях не менялось. Все тогда было по-простому. И футболисты из команд мастеров в основном были люди простые. Ничего для себя не просили, не требовали Футбол — основное. Одна забота — сыграть бы лучше. Об игре много думали, побольше, наверное, чем сейчас. Или уж так мне кажется.
Но запросы тогда были у нас поменьше — это точно. Приедешь после игры домой — мать накормит, форму постирает. С приятелями повидаешься — что еще? Большой футбол для меня только начинался. Я в себя очень верил, но все равно боялся: не ударить бы в грязь лицом при всех. На играх московских команд между собой народу на трибунах — не протолкнешься. Когда опять хорошо стали играть, на стадион валом валили. Это, правда, больше к последующим сезонам относится.
Но мне уже кажется, что и в пятьдесят четвертом году я все время на людях себя чувствовал…
В предолимпийский сезон Стрельцов стал игроком сборной страны.
При той популярности, какой он к тому времени пользовался, это, конечно, никого не удивляло. Все вроде бы и забыли, что ему еще не исполнилось восемнадцати.
Игра Стрельцова не требовала предисловий — она захватила нас, как приключенческий роман: с первой страницы.
Но тренеры сборной, готовящейся в преддверие Олимпиады к ответственнейшим международным встречам, отбирая, утверждая кандидатов в нее, меньше всего руководствовались в тот момент успехом игрока у зрителя.
В конце концов сборная, так огорчившая в Хельсинки, сплошь ведь состояла из самых громких имен.
Нет, нынешняя сборная, по мысли тренеров, должна была прежде всего отличаться единством игровых воззрений.
Кроме динамовского вратаря Льва Яшина и центрального защитника Анатолия Башашкина (который, кстати, в тот сезон, когда клуб его был расформирован, играл за «Спартак»), на все роли в основном составе претендовали московские спартаковцы.
Стрельцова включили в сборную вместе с Ивановым — по идее тренеров они должны были играть, не иначе как в своей «торпедовской связке».
Но Иванов уже в начале сезона пятьдесят пятого года получил серьезную травму. И Стрельцов в сборной мог бы выглядеть «человеком со стороны».
Однако ничего подобного, в центре атаки спартаковцев он был не менее органичен, чем в линии своего клуба.
В игре со сборной Швеции в Стокгольме он забил три мяча, и шведские газеты прозвали Стрельцова «русским танком».
…Событием всего спортивного (и, как дальше мы увидим, не только спортивного) года должен был стать матч с чемпионами мира — сборной ФРГ.
Матч этот и до сих пор в истории международных футбольных контактов и в памяти многих миллионов свидетелей игры (она пришлась уже на телевизионную эпоху) стоит если теперь то и не особняком, то во всяком случае в ряду (тогда и начавшемся) наиболее отчетливых ощущений нашей зрительской, личной причастности к тому, что происходит на большом, отовсюду видимом ныне футбольном поле.
Конечно, подобная причастность и прежде существовала. Но матч с чемпионами мира оказался как бы образом, превратившим вдруг сугубо частное ощущение в общезначимый, общенародный факт.
И не случайно, что матч, состоявшийся на динамовском стадионе 21 августа 1955 года, выразительнее сохранен и даже документирован эмоциональным осмыслением, где преувеличение точнее передает пережитое нами тогда.
Поэтому совсем не странно в повести «Футбол в старые времена» Анатолия Макарова (автору в момент вспоминаемого матча было пятнадцать лет), повести, вырастающей из тщательно и чутко воспроизводимых деталей тогдашнего быта, звучит фраза: «Футбол не отделял нас от человечества, а, наоборот, объединял с ним».
Опыт всеобщего сопереживания ходу футбольного поединка был приобретен за десять лет до приезда чемпионов из ФРГ — во время матчей московских динамовцев в Англии, когда у репродукторов и радиоприемников собирались и те, кто никогда прежде футболом не интересовался.
Но осознанного опыта влияния своей непосредственной реакции на игру у нашего зрителя, пожалуй, еще не было — такой опыт был приобретен в развитии этого именно матча.
На предшествующих — немногих международных товарищеских встречах послевоенного периода — матчах с зарубежными гостями наш зритель держался корректнее, чем на матчах внутреннего календаря, проявлял вежливость, напоминающую дипломатическую. Праздничная вежливость восприятия невольно гасила привычную болельщицкую страсть.
В финале мирового чемпионата пятьдесят четвертого года сборная ФРГ неожиданно выиграла (3:2) у фаворитов — венгров. Но мировая репутация венгров не была, однако, поколеблена. Их продолжали считать сильнейшими на данный, как говорится, момент.
Конечно, когда венгры приезжали в пятьдесят четвертом году в Москву, наш зритель мечтал о победе, надеялся на удачу своей сборной и тем не менее не очень удивлялся бы, не сумей наша сборная тогда противостоять знаменитым гостям. В отношении к той игре превалировал интерес к большому футболу вообще. Зрителю хотелось сравнить класс, сопоставить возможности, определить, достигло ли новое поколение игроков, сменившее тех, кто проиграл в Хельсинки, уровня, необходимого для побед на мировой арене.
Матч же с ФРГ имел принципиальное значение. В этом матче от нашей сборной ждали победы. И драматизм этого матча, так надолго оставшийся в памяти, присутствовал уже в самой обстановке ожидания, в новизне предшествующего матчу ритуала.
Сенсацией по тем временам был приезд в Москву (ради футбола) полутора тысяч немецких туристов.