Проходит месяц. Я вижу, что со скрипом, с кровью, но процесс идёт. Мне поступают многочисленные доклады со всей Германии о количестве организованных детских лагерей, об успешных действиях новоиспечённого гестапо. Например, несостоявшийся благодаря мне канцлер фон Каприви, уничтоживший сельское хозяйство Германии и распустивший журналистов, взлетел в воздух во время прогулки по парку. Шум, поднявшийся в прессе, быстро утих, когда ряд купленных мной газет опубликовали суммы, полученные якобы последним от французских и английских секретных служб, для уничтожения страны и свержения Кайзера. То есть – меня, любимого. Бисмарк продлил 'договор перестраховки', неподписанный из-за этого козла, начался зондаж по поводу концессий на территории России. Усилена французская граница, началось массовое строительство новых железных и автомобильных дорог А самое главное – из Киля отплыл огромный конвой в составе двух армейских корпусов, а так же гражданских специалистов по горнорудному делу. Его охраняли четыре крейсера, а кроме военных судов шли транспорты со станками, паровыми локомотивами, рабочими. Данный конвой должен был заняться освоением кимберлитовых трубок и золотых россыпей, согласно лично мной отмеченной карте. Кроме этого готовились такие же экспедиции в Южную Америку – требовался каучук. В Индокитай, поскольку надо было организовать базу для поддержки в будущем русского флота, и на ряд тихоокеанских островов, так как требовалось запечатать океан от американцев…
– Ваше Величество! На Берлинском вокзале макет земного шара затянут чёрным крепом!
– Что?! Немедленно найти виновных и расстрелять! Запретить ВСЕ масонские ложи. Их глав – расстрелять! При попытках сопротивления – расстрел на месте.
– Но, Ваше Величество!
– Я жду, что будет казнено не менее 500 человек. Причём всех рангов, сословий и должностей! Вам ясно? И соберите прессу. Я дам необходимые пояснения. Кстати, не забудьте тщательно проверить этих журналистов. На предмет оружия.
Людендорф кивает и выходит. Он чувствует себя виноватым. Ещё бы, такой прокол! Хотя я его предупреждал. Ну, что поделать. Теперь надо исправлять ошибки. Вызываю секретаря, даю указания. Подумаешь, пару ночей не поспит, но зато… Бедные журналисты! Они даже не подозревают, какую лапшу я буду вешать им на уши. Ну, держись, пишущая братия!
…Голубой зал Сан-Суси. Он обильно украшен позолотой и императорскими вензелями двора Гогенцоллернов. Пожалуй, впервые здесь столько простых людей со времён строительства. Я рассматриваю собравшихся через потайное отверстие. Рядом дышит в ухо Людендорф.
– Господин начальник гестапо, вам нужно будет внимательнейшим образом заметить наиболее горластых журналистов. Тех, кто посмеет задавать наиболее неудобные вопросы.
– Мне их изъять?
– О, нет. В данном случае – просто взять на заметку. Затем мы с вами решим, что с ними делать. Вы сами знаете, что нам не хватает рабочих рук на строительстве в Восточной Пруссии, например…
Эрих улыбается. Уже целых две недели в болотах строится новейшее предприятие. В тайне от всех. Нечто вроде научно-исследовательского института в будущем. Там будут трудиться похищенные нами иностранцы. Точнее, те, кто заслуживает в будущем внимания. У меня уже и так возникли проблемы с Францем-Иосифом, императором Австро-Венгрии. Из-за Шкоды. Но вопрос решился довольно просто – после часового общения со мной наедине, австриец выполз на полусогнутых ногах, пребывая в полном обалдении, с мешаниной в голове из цитат Ленина, Троцкого, незабвенного Леонида Ильича, ну и, само собой, Адольфа Алоизыча и Ницше. Куда ему тягаться с бывшим менеджером…
Двери в зал открываются, и я, в сопровождении свиты поднимаюсь на возвышение, где стоит императорское кресло. Все работники пера и чернильницы вскакивают при моём появлении. Я усаживаюсь на кожаную подушку и милостливо киваю головой, в знак разрешения сесть. Лёгкое шевеление, народ рассаживается.
– Господа!
Словно шелест ветра проносится по залу. Великий Кайзер так назвал журналюг?! Все просто в шоке. Но я, сделав вид что не произошло ничего особенного, продолжаю.
– Господа журналисты и корреспонденты! Вы все знаете, что неделю назад на Берлинском железнодорожном вокзале макет земного шара был обтянут чёрным крепом. Я вынужден был дать команду нашей новообразованной политической полиции провести расследование. Результаты были ошеломляющие. Они настолько шокировали меня, Кайзера Германии, что во избежание всяческих домыслов и недомолвок я решил лично довести до вас все необходимые сведения. Их вы должны поместить в своих печатных изданиях для того, чтобы весь народ Германии узнал правду, и только правду. Ничего кроме правды…
Шум в зале усиливается. Я делаю знак здоровой рукой, и ко мне приближается Канцлер. Он держит в руке документ, плод моего и Людендорфа труда. Бисмарк становится рядом, поскольку насчёт стульчика для старика я специально не озаботился. Затем открывает рот и начинает читать. Делает он это занудно и противно, поскольку микрофонов ещё не изобрели, а народу в зале около сотни человек. Мы их отбирали по списку. Самые горластые и наглые. Самые популярные. Старик Отто читает, а внимательно наблюдаю за этими щелкопёрами. Мне нужен свой Геббельс. В принципе, пару кандидатур я наметил, но подойдут ли они? Сейчас увидим… Между тем физиономии бумагомарателей начинают вытягиваться. Ещё бы! Тут и всемирный масонский заговор, и попытка покушения(!) на депутатов рейхстага, и сигнал законспирированным боевикам из Бунда, агенты влияния французской и британско-американской разведки. Словом, всё то, что обычно говорят, когда надо шокировать публику и вызвать нужные эмоции. И всё это подкреплено железобетонными доказательствами: расписками в получении денег, номерами тайных счетов, секретными инструкциями. Нужные бумажки демонстрируются вживую. Ещё бы – бригада лучших фальшивомонетчиков в Моабите шуршала сутками напролёт, чтобы получить кое-какие поблажки вроде замены вечной каторги обыкновенными сроками… наконец, почти через час Бисмарк выдыхается. Он уже сипит, но не сдаётся. Уф, всё! Чуть не заснул. В зале гробовая тишина. Затем я опять поднимаюсь и начинаю свою речь. Как там начиналось? Ага!
– Мой народ! Моя страна! Я, Кайзер Великой Германии Вильгельм Второй призываю вас сплотиться в этот трудный для страны день и час…
И так далее, и тому подобное. В лучших традициях партийных вождей. Эх, ребята, не слышали вы, как Гитлер свои речи толкал. Мне, конечно, до него далеко, но кое-что тоже умеем. Думаете, легко на выставке сто человек вокруг стенда удержать, когда вокруг столько всего интересного? Однако, могу. Недолго, правда. Но час – с гарантией… Наконец я умолкаю и якобы без сил плюхаюсь в кресло. Секунда, две, пять… Зал просто взрывается! Рёв, вопли 'Гох!', нечто вообще бессвязное, массовая истерика. Воспитанных интеллигентных людей больше нет. В зале просто озверевшая толпа. Блестящие глаза, искажённые криком рты, вот что значит, технологии двадцать первого века! Они УЖЕ готовы идти убивать всех врагов. Сами, лично. Мда… Похоже, я чуток перестарался. Делаю знак, и меня, якобы обессилевшего, уводят. Затем охрана дворца вежливо выпроваживает писак, а я сижу в своём кабинете и наслаждаюсь вкуснейшей сигарой. Старика Бисмарка уже пользует личный врач, я же просто не могу удержаться от смеха, вспоминая физиономии этих прощелыг-бумагомарателей…
Глава 7.
– Господин Зволянский, Сергей Эрастович?
Седой господин кивает головой.
– Господин Дурново, Пётр Николаевич?
– Это я.
Мы сидим в отдельном павильоне Аничкова дворца в зимнем саду. За окном промозглая петербургская осень, а здесь тепло и уютно. Господа охранники, как я называю министра внутренних дел и шефа полиции Российской Империи, дымят папиросами, я – пью чай. Они не понимают, для чего их вызвал цесаревич. Но я то знаю…
– Итак, господа, вам думаю, известно, что Государь предоставил мне ряд полномочий…
Я кладу бумажку с вензелем папа? перед ними. Нелегко было заставить батюшку дать мне этот документ, но после получения телеграмм из Якутска и Архангельска о найденных месторождениях, причём огромнейших, золота и алмазов, а так же нефти в Казанской губернии, угля на Амуре, и прочего, прочего, прочего, он сдался. Хотя начинает посматривать на меня не только одобрительно, но и с некоторым страхом… Уж больно лихо я с евреями разделался… Пусть батюшка и сам не промах, но до моего размаха ему далеко. Он, правда, шестьдесят девять антисемитских указов издал, а я – ни одного, поскольку ещё не государь, но и то, что я удержал войска и полицию в казармах, привело к ТАКИМ погромам, что кишинёвская резня покажется детским утренником…