Акцизные чиновники, гимназические учителя, молодые купцы — никто из них не казался Марии Мерцаловой интересным собеседником. Если кто-то из этих господ и читал какие-нибудь книги, то в лучшем случае Дюма или Вальтера Скотта, и никому не приходило в голову даже поинтересоваться, о чем писали Шопенгауэр или Кропоткин. А увлечение Маши химией и другими естественными науками казалось всем диким и даже противоестественным и не совсем приличным для молодой девицы.
— У Мерцаловых дочка совсем с ума съехала, — рассказывали друг другу демьяновские сплетники. — Лягушек на болоте ловит, а потом, говорят, режет им лапки ножиком. Вы можете вообразить что-нибудь подобное? Вот до чего излишняя образованность-то доводит! И какая из нее жена получится? Разве что с Семкой Ярышниковым они пара, тот тоже с малолетства на скотобойнях торчит и сам топориком телушек разделывает…
Демьяновская жизнь действовала на Машу угнетающе.
— Папочка, милый, я очень хочу в Петербург, — говорила Маша отцу. — Я задыхаюсь в нашем Демьянове, просто задыхаюсь. Я должна получить высшее образование, ведь ты сам всегда говорил, что у меня есть способности, я хочу общаться со светскими, интеллектуально развитыми людьми, я хочу пожить в столице, наконец! Что меня ждет здесь? Брак с вашим дурацким Семкой Ярышниковым, который не умеет правильно говорить по-русски и даже не стремится научиться? Семка уже пятый раз делает мне предложение, надоел до смерти, но вот назло вам с мамой возьму и соглашусь! И всю жизнь буду вас попрекать, что загубили меня… Папочка, ты же такой добрый, такой умный, ты всегда все понимаешь, ну отправь меня в Петербург, пожалуйста, у меня сил больше нет жить в этом городишке!
Родители боялись отпустить Машу одну в чужой, большой, холодный город, где так много опасностей и соблазнов. Как их девочка, такая юная, неопытная, такая наивная и доверчивая, сможет жить там одна?
Но Маша, словно одержимая, давила и давила на них, требуя переезда в столицу, и не успокоилась, пока не добилась своего.
В первый же день по приезде, оставив отца заниматься всякими скучными делами, касающимися Машиного устройства в Петербурге, она отправилась одна бродить по городу. После захолустного Демьянова столица поразила Машу и величием памятников, и стройными рядами высоких домов, сливавшихся в сплошные линии от перекрестка до перекрестка.
По Невскому, по широким тротуарам из каменных плит двигались навстречу друг другу два потока людей, и никто ни на кого не обращал внимания, не то, что в Демьянове, где каждый встречный — знакомый и с каждым надо здороваться и вступать в разговор. А какие замечательные были на Невском магазины!
Особенно поразили Машу книжные лавки, огромные, с зеркальными витринами. А дома на весь уездный городок была одна жалкая книжная лавчонка, где еле помещались продавец и покупатель, и то торговали там не столько книгами, сколько переводными картинками и леденцами…
На Невском Маша отобрала множество книг, которые хозяин магазина распорядился отправить в ее гостиницу, потом попробовала в модной кондитерской знаменитых филипповских пирожков, посидела за мраморным столиком открытого кафе с вазочкой мороженого, сделала в парикмахерской красивую прическу, купила на плавучей, слегка качавшейся под ногами пристани билет на речной пароходик, медленно тащившийся по Фонтанке…
В гостиницу к отцу она вернулась поздно, когда на Петербург опустился легкий, прозрачный, розовато-серый сумрак летней северной ночи, а в скверах над стрижеными английскими газонами сгустились молочные полосы тумана. Викентий Викентьевич уже не находил себе места, представляя, что дочь заблудилась в незнакомом городе и с ней случилась какая-нибудь беда…
— Папочка, ну из-за чего ты волнуешься? Я, ей-Богу, не понимаю! Привыкай к мысли, что я уже совсем взрослая. Мне просто-напросто очень понравилось в Петербурге и не хотелось возвращаться в этот скучный гостиничный номер…
Отец снял для Маши хорошую квартиру на Малой Морской, нанял прислугу и пригласил небогатую дальнюю родственницу, которая должна была следить за хозяйством и за Машиной жизнью, главным образом, чтобы девочка хорошо питалась и тепло одевалась.
Маша порой даже стеснялась приглашать подруг-курсисток в свои роскошные апартаменты. Другие девочки снимали себе тесные комнаты где-нибудь на задворках, на 15-й линии Васильевского острова, за три рубля в неделю (с самоваром и уборкой) и жаловались на страшную дороговизну и рвачество квартирных хозяек.