Дорога в Маньчжурию оказалась очень долгой и утомительной. Санитарный поезд, подвозивший по пути какие-то воинские части к Забайкалью, тащился медленно, подолгу простаивая на каждой узловой станции.
В полупустых вагонах, где ехали медики, царила скука. Маша и Вера перечитывали конспекты и учебники, чтобы не ударить в грязь лицом, когда появятся первые раненые, а потом по очереди читали вслух французские романы, прихваченные из Петербурга.
Из соседнего купе, в котором ехали два врача, фельдшер и студент-медик, всю дорогу доносились азартные выкрики:
— Трефы!
— Пара бубей!
— Большой шлем без козырей!
В конце концов поезд дополз до Лиственничного — последней станции перед Байкалом. Кругобайкальская железная дорога еще не была закончена. Озеро разрывало железнодорожную ветку, нужно было перебираться на другой берег на барже, а потом грузиться в другой состав.
На дальнем берегу, в столовой этапного пункта медиков покормили горячим обедом и предоставили им другой поезд, состоявший из довольно старых и грязных вагонов.
— Как же мы будем перевозить раненых через Байкал? — удивилась Маша. — Такой переезд может быть для них опасным.
— Большинство раненых и не поедет с нами в Петербург. Тяжелые не подлежат эвакуации, их оставляют умирать в полевых лазаретах. Многих мы только вывезем подальше от линии боевых действий и разместим в тыловых забайкальских госпиталях. В столицу поедут те, кто уже достаточно окреп после ранения, но нуждается в продолжении лечения, в сложных операциях, на которые у полевых хирургов нет ни времени, ни сил. В основном, конечно, повезем привилегированных раненых из офицерского состава. Их ждут в Санкт-Петербурге. Хорошие столичные профессора собираются поставить героев войны на ноги. Такая патриотическая акция задумана. Но не каждый из раненых выдержит долгую дорогу, — объяснил Маше доктор.
После пограничной станции Маньчжурия, забитой поездами, скопившимися на всех путях, за окнами вагонов развернулась новая невиданная страна.
Сколько хватало глаз тянулась бесконечная желтая равнина, залитая солнцем. Пейзаж оживляли только редкие верблюды. У маленьких, чистеньких железнодорожных станций толпились китайцы с косами, одетые в синие тужурки. В Харбине поезд свернул на ветку, ведущую в Мукден, столицу Маньчжурии, где располагался штаб дальневосточного наместника, главнокомандующего сухопутными и морскими силами адмирала Алексеева. Оттуда санитарный состав пошел на Ляоян. И чем дальше шел состав, тем очевиднее становилось — война совсем рядом…
На обратном пути в поезд, кое-как приспособленный для приема раненых, на каждой станции вносили на носилках изувеченных людей. Вагоны наполнились стонами, криками, запахом лекарств, засохшей крови, хлорки…
Маша старалась уделить внимание каждому, но больше всего ей хотелось помочь одному белокурому морскому офицеру с перебитыми ногами.
Доктор говорил, что моряк, скорее всего, никогда уже не сможет ходить, и эти слова вызывали у Маши настоящий ужас. Такой молодой, красивый, жизнестойкий мужчина — и навсегда останется инвалидом?
На попечении Маши были и другие тяжелые раненые, но лейтенант Витгерт почему-то вызывал самую сильную и острую жалость, от которой сжималось сердце.
Всю долгую дорогу до Петербурга Маша опекала лейтенанта, старалась устроить его поудобнее, провести с ним лишнюю минутку, поболтать о каких-нибудь забавных пустяках, чтобы тот не терял присутствия духа.
Когда санитарный поезд вернулся в столицу, Маше казалось, что Андрей стал родным для нее человеком и расстаться с ним уже невозможно.
Она забросила занятия и все время проводила у него в госпитале. Уговорив Витгерта решиться на сложную операцию, Маша ждала результатов с такой надеждой, словно от этого зависела собственная судьба.
Прошло несколько месяцев. Андрей поправлялся! Маша завалила два экзамена, но ей было уже все равно, тем более, что сразу после январских событий 1905 года на Высших женских курсах, как и в университете, начались забастовки и политические сходки, курсисткам стало не до занятий. Но в то время как другие девочки шли на митинг. Маша спешила к Андрею и никакие митинги были ей не нужны.
Лето 1905 года пришлось провести в Демьянове, в родительском доме, родители страшно скучали и настояли, чтобы на вакации Маша вернулась домой.
Как ни хорошо было дома, разлука с Андреем казалась совершенно непереносимой… Маша каждый день писала письма и отправляла их в Петербург. Между тем отец часто приглашал в дом молодого судебного следователя и, как оказалось, лелеял тайные надежды, что господин Колычев и Маша понравятся друг другу.