— А только что клялся, что душой зачерствел, — поддел друга Петр, чтобы немного разрядить атмосферу. — Нет, батенька, до настоящего судейского сухаря ты еще не дотянул!
На следующий день кое-кто в Демьянове позволил себе утверждать, что судебный следователь Колычев и его друг, журналист из Петербурга, напились в ресторане «Гран-Паризьен», взяли лихача и всю ночь катались на тройке в ковровых санях по загородным дорогам, распевая во все горло: «Ямщик, не гони лошадей, мне некуда больше спешить…» Большинство демьяновцев в эту сплетню не верили.
— Вот ведь пустомели, соврут — не дорого возьмут! — говорили скептики. — Будто мы Дмитрия Степановича первый день знаем. Будет он, как купчик подгулявший, натрескавшись в ресторане, на тройке с песнями гонять. Не его это линия! И нечего уши распускать, брехню всякую слушать…
Жизнь вошла в свою привычную колею. На Демьянов снова опустилось зимнее сонное оцепенение. Колычев, чтобы чем-то занять себя на службе, решил разобрать бумаги в ящиках стола и в несгораемом шкафу.
На верхней полке сейфа ему попалась папка с документами Маргариты Львовны Синельниковой. Поскольку Бычков уже давно внес в благотворительные фонды изъятые им суммы, Дмитрий решил вернуть бумаги Серафиме Кузьминичне.
По дороге он зашел в лавку, где продавали игрушки, и купил самую лучшую куклу, какую смог выбрать, чтобы старушка передала ее Наташе. Но оказалось, что Наташа, в синем бархатном платьице и с двумя большими шелковыми бантами в косах, сидит за столом в домике Серафимы Кузьминичны и пьет вместе со старушкой чай с пирожками и вареньем.
Фарфоровая кукла в шляпке с полями произвела настоящий фурор.
— Какая красивая! — шептала Наташа, поправляя кукольные локоны. — Бабушка Сима, можно посадить ее на диван в подушки? Она там не разобьется?
— Посади, деточка, посади. И иди чай допей. Я вот тебе пирожок маслицем намазала, кушай, тебе поправляться надо. Поешь, маленькая, а потом поиграешь.
Но Наташе было уже не до пирожка, и пришлось ее отпустить.
— Наташенька теперь со мной живет, — рассказывала Серафима Кузьминична, наливая Колычеву стакан чая. — Берите вареньица, Дмитрий Степанович, вот — вишневое, а вот — грушевое. Угощайтесь! Мне, старухе, не так тоскливо стало, и о сиротке я позабочусь, на спасение души. Вот только одна у нас беда — в гимназию Наташу брать не хотят. Говорят, учебный год давно идет, не догонит по предметам. А Наташа такая умненькая, она в приютской школе первая ученица была. Она все догонит, а нет, так я учителей на дом найму — подтянут. Директор гимназии небось просто приютскую сироту брать в класс не хочет, влияния дурного боится. Правду-то не скажет, вот и крутит, окаянный! А Наташа такая девочка воспитанная, скромная, она и в приют совсем недавно попала… Другая гимназистка из хорошей семьи такая бывает оторва! Взять хоть Варьку Ведерникову — что она девчонкой творила! А теперь — попечительница гимназии. Может быть, через нее похлопотать, чтобы Наташу приняли?
— Бабушка Сима, — Наташа подбежала к столу с куклой в руках. — А вы дадите мне шелковую ленточку? Я хочу завязать кукле бант. Правда, ей очень пойдет бант? Особенно голубой.
— Ну конечно, конечно! Пойди, деточка, в моем столике для рукоделия возьми — там и голубая, и розовая ленты есть. Вы слышали, Дмитрий Степанович? Наташенька хоть и маленькая еще, а с каким вкусом! Кукле, говорит, пойдет бант, особенно голубой, — Серафима Кузьминична рассмеялась. — Вот ведь выдумщица!
Эпилог
Через несколько лет, оказавшись в Петербурге, Дмитрий Степанович зашел навестить своего университетского друга Петра Сергеевича Бурмина, проживавшего с женой на Владимирском проспекте.
— Митя, дорогой, как я рад тебя видеть! Проходи, проходи! — Петр протащил друга в гостиную и усадил в кресло. — Каким ты молодцом, совсем не постарел.
— Да рано еще нам стареть, Петя!
— Не скажи, я вот все полнею. И зрение сдает, пенсне пришлось надеть…
— Зато у тебя в нем вид весьма респектабельный.
Петр и вправду постарел. У него поредели волосы на темечке, а на висках стала заметна первая седина, под домашней бархатной курткой уютно расположился заметный круглый животик. Угнездившееся на носу пенсне тоже добавляло Бурмину солидности.
— Нюточка, распорядись там насчет закуски, пусть скорее накрывают на стол, — попросил Петр Сергеевич жену. — У нас сегодня гость редкий и дорогой, будем потчевать!
Анна Кирилловна Бурмина, урожденная Витгерт, была все такой же стройной и подтянутой, как и в начале 1906 года, когда Колычев увидел ее в первый раз. Сейчас никто бы не сказал, что она старше мужа на пять лет — по сравнению с посолидневшим Петром Анна казалась совсем молодой.