Никто не поверил бы, что Колычев не стремился ни к чинам, ни к карьерному росту. Он просто приехал служить, а остальное устроилось само собой.
Было одно обстоятельство, приведшее Колычева именно в Демьянов, а не в какой-нибудь другой провинциальный городок.
Неподалеку от города, в старинном Спасо-Демьяновском монастыре коротал свой век монах отец Геронтий, принявший постриг еще в молодые годы. Это был дядя Дмитрия, родной брат его матери, в миру носивший некогда имя Александра Николаевича Головинского.
После смерти матери это был последний близкий родственник Мити из оскудевших родов Колычевых и Головинских.
Отец Геронтий давно удалился от мира, но племянник Митенька всегда был дорогим гостем в келье иеромонаха Геронтия.
Когда-то родители, приезжавшие в Спасо-Демьяновский монастырь на богомолье, привозили с собой маленького Митеньку и показывали ему дядю Сашу, которого нужно было отныне называть отец Геронтий.
Митя любил дядину келью, пропахшую ладаном и кипарисом, с вечно горящей лампадкой у старинного киота, любил степенные мудрые разговоры монахов, любил вкус ледяной воды, бившей из святого источника, украшенного крестом и заботливо обложенного камнями, и вкус медовых пряников, выпекавшихся в монастырской пекарне…
Поездки в Демьяновский монастырь были самым дорогим воспоминанием Митиного детства, настолько дорогим, что он прятал его ото всех в глубине памяти и никогда не говорил об этом с друзьями, даже с самыми близкими.
Теперь, живя по соседству со старым монастырем, Колычев всегда мог заехать к отцу Геронтию и провести с ним часок-другой, если старый монах был свободен от церковной службы.
Геронтий, окончивший в юности пажеский корпус и успевший послужить при императорском дворе, знал очень много интересного, но не любил предаваться воспоминаниям, дабы полностью отречься за стенами святой обители от мирской суеты и соблазнов. Однако в случаях, когда, по его мнению, было необходимо направить неразумного племянника-сироту на путь истинный, он мог дать верный совет по любому вопросу.
Солнце палило немилосердно. Демьянов тонул в сонном мареве. Все живое пряталось в тень — на солнцепеке даже воздух казался горячим. Но, несмотря на жару, в торговой конторе купца Ведерникова работа шла полным ходом. Потные конторщики бойко стучали костяшками счетов, утирая лица платками и прихлебывая квасок.
Хозяин торговой фирмы, Савелий Лукич Ведерников, обсуждал с доверенными служащими насущные дела.
— Что ж, судари мои, за жарой забывать не будем, что скоро, к осени, публика о теплой одежде задумается и потянется в лавки за драпом и сукном. Пора о зимнем ассортименте позаботиться. Егор, ты прейскуранты суконных фирм разметил?
— Да, Савелий Лукич, вот, извольте взглянуть, выписки. Весь товар разом можно взять в Лодзи. Это — заказ для фабрики шерстяных изделий Варшавского и Ингстера, это — для механической фабрики камвольных и шевиотовых тканей Шенфайна и Левенштейна, это — для фирмы шерстяных и плюшевых изделий Альберта Баруха, да заодно вот еще — подкладочных тканей у Виленского возьмем. Тут большое удобство в чем — все четыре фирмы в Лодзи в одном месте, на Петроковской улице, только номера домов отличаются. Так уж всю партию товара разом загрузить и отправить можно.
— В Лодзи, бывает, товар некачественный попадется, — встрял старый служащий Иван Трофимович. — Или линялые ткани всучат, или с такой усадкой, что и под дождь в них не выходи — так сядет одежда, что будешь потом от долгов бегать…
— Вечно, вы, Трофимыч, с неуместными замечаниями, — покраснел Егор. — Известное дело, надо в Лодзь эту ехать, качество товара на месте досматривать и проверять. Я тоже с соображением, я и сам поехать готов…
— Поехать — дело не хитрое, толк с этого был бы, — подал голос хозяин. — В Лодзи, я так слыхал, ткачи на фабриках бунтуются, с зимы еще там беспорядки. Приедешь в Польшу, а заказа, глядишь, и не получишь. А получишь, так, может, и не вывезешь — на железных дорогах тоже персонал пошаливать начал, то там то сям бастуют. Я так полагаю, за товаром надо в Нижний ехать, ближе везти, да и надежнее выйдет. На Нижегородской ярмарке в Китайской линии склады Товарищества братьев Носовых. У них и сукно, и драп, и фланель шерстяную взять можно. Товар добротный. И на собственном грузовом пароходике по Волге доставим, долог ли путь. Закупщиком тебя, Трофимыч, пошлю…
Егор обиженно поджал губы.
— А ты, Егорка, хочешь, так с Трофимычем поезжай, опыта набирайся. Значит, судари мои, у Носовых, кроме тканей, возьмете шерстяных платков — и пуховых, и оренбургских, и шотландских тоже партию.
— Это каких же шотландских?
— Клетчатых. Я смотрю, бабам они по вкусу пришлись. Мещанки так и расхватывают. Потом там же, в Нижнем, на складах Русско-персидских шелковых мануфактур Герасимова легких тканей для дам подберите, это уж товар по любому сезону ходовой. И, чтобы уж судно порожняком не гонять, отберешь, Трофимыч, на фабрике стальных изделий Кондратова покойного (теперь-то наследники его Торговым домом распоряжаются, и ничего, не разорились еще) инструмента разного, топоров там, серпов, ножниц, ну и ножей по всему прейскуранту — от поварских и столовых до перочинных. У приказчиков в лавках спроси, кому что для торговли требуется. Весь товар на судно загрузишь и сам привезешь — вот тогда можно в надежде пребывать, что лавки пустыми не останутся. А если кто из Нижнего Новгорода с попутным товаром будет к нам на борт проситься — не отказывай, бери. Лишняя копейка карман не оттянет…
Раздав служащим указания, хозяин проверил записи в долговых книгах и отправился инспектировать склады — там было попрохладнее.
Как только он вышел, управляющий вздохнул с облегчением (на сегодня, слава тебе, Господи, пронесло), отодвинул счеты и отправил мальчишку-рассыльного принести всем еще квасу.
— Сам-то вернется сегодня? — осторожно спрашивали друг у друга конторские.
— Да Бог весть! Это уж куда его чутье позовет. Может, магазины смотреть пойдет, а может, мастерские… Уж наш-то хозяин всем хозяевам хозяин, за всем сам доглядеть ухитряется.
Ведерников, посмотрев, как дела на складах, и наскоро пообедав в трактире, отправился в свои магазины. Покупателей было немного, город разомлел от жары и не мечтал о покупках. И все же хозяин проверил и счета, и кассы, и ассортимент на полках, и внешний вид приказчиков.
Магазины Ведерникова очень отличались от убогих лавочек других демьяновских купцов, торговавших по старинке. Эти купцы, зевая и мелко крестя рот, сидели за своими засиженными мухами витринами, в которых месяцами пылились выцветшие товары, и удивлялись, почему покупатель обходит их стороной, а к Ведерникову валом валит? Слово, что ли, какое заговорное Савелий Лукич знает?
А Савелий Лукич добивался, чтобы в его торговле все было по первому разряду — товар не только из Москвы или из Варшавы, а из Берлина, случалось, заказывал. Приказчики всегда чистые, красивые, опрятные и вежливые. Оборони Бог в ответ на придирки колкость привередливой покупальнице (Виверра: опечатка?) сказать — можно и без места остаться.
Если у приказчика случался флюс, нарыв на носу или синяк под глазом (всякое бывает в жизни), такого подпорченного молодца Ведерников в торговый зал не выпускал — пожалуй, голубчик, на склад, крупу развешивать или перчатки по номерам подбирать, а покупателя своей образиной отпугивать не смей! Из жалованья, правда, вычеты не делались, так что и зла на хозяина никто не держал.
Витрины Савелий Лукич любил красивые, чтоб стекло лучами сверкало и товар был не лежалый, а соблазнительный. Для украшения витрин «Дамского конфекциона» Ведерников специально нанимал театрального оформителя. Тот хоть и был горьким пьяницей, но по оформительской части соображение имел. Он присоветовал Савелию Лукичу выписать из Петербурга новый манекен — не безголового болвана, как в портновских мастерских стоят, а большую красивую куклу, изображающую молодую даму в натуральную величину.
Эту рыжеволосую красавицу оформитель прозвал Жоржеткой, видать, что-то такое она ему напоминала. Каждую неделю Жоржетку, сидевшую в витрине на креслице с шелковой обивкой, наряжали в новое платье — то в скромное домашнее с вышивкой «ришелье», то в нарядное со стеклярусом, то в игривый шелковый капот с кружевом, а то и в форму гимназистки.