Единственное, что позволял себе Богомильский, — отклонить ту или иную пьесу из предложенных Ольгой, если сомневался в коммерческом успехе данного произведения. Но если уж пьеса была принята к постановке, Волгиной предоставлялся карт-бланш и никаких замечаний по поводу трактовки роли антрепренер себе не позволял.
Почувствовав свою полную независимость на сцене, Ольга вошла во вкус. Она считала, что сама могла бы быть режиссером, не хуже Станиславского, будь у нее возможность создать собственный театр. Пока она в лучшем случае может объяснить своим бездарным собратьям, в чем суть мизансцены, а вот если бы она была хозяйкой театра… Она бы выгнала взашей половину труппы, всех этих жалких пьяниц, борющихся на сцене с похмельем, набрала бы новых актеров из талантливой честолюбивой молодежи, поработала бы с ними, и театр Волгиной прогремел бы по всей России. Она гастролировала бы со своей труппой по лучшим сценам страны, и за границей тоже… Вот тогда господа «дутые авторитеты» узнали бы, что значит настоящий талант…
Но пока театр принадлежал Богомильскому. Жорж Райский, способный мальчик, которого Волгина пригрела из жалости и опекала, надеясь сделать из него настоящего актера, платил ей неблагодарностью. Ольга чувствовала, что стареет и вскоре уже вынуждена будет отказаться от многих своих любимых ролей…
И тут демьяновский промышленник, владелец крупной торговой фирмы, миллионер Ведерников стал оказывать ей знаки внимания, недвусмысленно говорящие о его влюбленности.
Сначала Ольга относилась к Савелию Лукичу как к обычному меценату, у которого можно будет под разговоры об искусстве пощипать немножко денег. Потом задумалась — а вдруг это сама судьба посылает ей еще один шанс?
Ольга навела справки о состоянии Ведерникова — мало ли что болтают обыватели в уездном городишке, тут у людей есть привычка называть миллионером каждого, кто положил в банк пятьдесят тысяч рублей. Нужно все рассчитать наверняка, без промашки…
Миллионер оказался настоящим, без подделки. Правда, у него имелось одно неприятное дополнение — взрослая дочь, скандальная, наглая девица, изрядно попортившая родителю кровь. Но это Волгину не сильно печалило, уж чему-чему, а умению поставить на место молодую нахалку жизнь ее научила. О Ведерникове можно было бы подумать всерьез.
Ольга Александровна уже собиралась раскинуть сети, в которых миллионер бы безнадежно запутался, но он сам, не дожидаясь начала охоты, вдруг заявился к ней и предложил свою руку. Ольга, еле-еле справившись с охватившим ее торжеством, сыграла замешательство и радостную растерянность. Она попросила дать ей срок подумать, моля Бога только об одном — чтобы Ведерников не сорвался за это время с крючка…
Ведерников «не сорвался»…
Глава 7
Петр Бурмин быстро обжился в Демьянове и стал своим в здешнем обществе. Дамы считали его душкой и по-прежнему любили приглашать в гости, но теперь уже в записках указывали: «Милый Петенька! Вечером непременно ждем вас в гости. И своего строгого и скучного Дмитрия Степановича приводите, оторвите его от ученых книг, голубчик Петенька! Мой московский кузен будет угощать нас политическими новостями, а матушка — пирогом с капустой».
— Ну, Топтыгин, ты становишься дамским любимцем! — удивлялся Митя. — Не ожидал от тебя такой прыти.
— Не все же вам, белокурым бестиям, должно доставаться! — бурчал довольный Петя.
Приближалась осень. В демьяновских садах наливались яблоки. На клумбах и в палисадниках буйно цвели поздние цветы. В начале сентября в новой, построенной на средства Ведерникова, Никольской церкви состоялось его венчание с Ольгой Волгиной, по паспорту — Ольгой Александровной Фанюшкиной, дворянкой.
Событие такого масштаба потрясло весь Демьянов. К церкви съехалось так много празднично украшенных экипажей с нарядными гостями, что все прилегающие улицы оказались забиты колясками и повозками. Городовые в парадных мундирах, дежурившие для охраны порядка у церкви, сбились с ног, отдавая распоряжения бестолковым возницам. Лучшие люди со всей губернии были приглашены на свадьбу, неприглашенные толпились у церкви в качестве зевак и сплетничали.
— Церковь-то как богато убрана! Все цветочные магазины в городе опустошили, да еще пароходом цветы по Волге привезли из Саратова. Несколько возов с розами и хризантемами в рогожных кулях на пристани грузили, вот те крест, сам видал!
— Да, красота! Что цветов, что свечей дорогих в позолоте, что лент шелковых — не считано…
— А зачем Ведерникову считать при его-то капиталах? Хоть всю церковь по самые маковки лентами обматывай и цветами засыпай — не убудет… Наряд для невесты, говорят, Савелий Лукич из Парижа выписал.
— Ну уж, из Парижа! Из Парижа доставить бы не успели, больно скоро у них все сладилось. Небось из Москвы…
— Языком-то не мели попусту! Говорят тебе, из Парижа! Да ты на кружево посмотри — у нас такого не найдешь, хоть бы и в самой Москве. Сразу видать, что работа заграничная. Волгина в венчальном платье просто царица!
— Скажешь тоже, царица — из балагана! Давно ли со своими актеришками трепалась? А теперь — миллионщица…
— А этот-то, актер-то, Райский, вчера пил в ресторации и кричал: «Убью и его, и ее, и себя!» Тоже, видать, переживание имеет…
— Да слушай ты их больше, актеров! Это все одна поза. Небось из роли…
— Из роли, не из роли, а человек слезами исходит. Сочувствие тоже надо иметь!
— Нет, не будет Ведерникову ни счастья, ни покоя. На актрисе женится, почитай, сам голову в петлю сует. Молодая-то не так чтоб молода годами и всю жизнь в актерстве — известно, чего там понабраться можно! Да и дочка Савелия Лукича тоже… Она зла на папашу не скрывает, совсем окрысилась девка. Варька мачехе-то еще покажет, что стоят семейные радости!
— Ну, Варвара — оторва известная. Уже месяц отца скандалами донимает. Грозится за ссыльного этого, из социалистов, за Верховского, замуж выйти. И отца ведь ревнует, ненавидит Волгину, а сама ему назло — замуж. У Верховского, говорит, есть идеалы, а мне больше ничего и не нужно… А что замуж, так это одно название, — Верховский-то неверующий, венчаться в церкви по-людски не будет. Так Варька возьми отцу и ляпни: «Желаю с господином Верховским в гражданском браке состоять и с ним вместе бороться!», то есть, проще говоря, в полюбовницах… Вот отцу-то радость!
Уже в церкви, когда Савелий Лукич стоял с невестой у алтаря, из толпы нарядных гостей вдруг вывернулся Райский.
— Ольга! Умоляю тебя, опомнись! Ты губишь себя!
Двое молодых приказчиков Ведерникова, припомаженные и в парадных сюртуках, подхватили актера под руки и силой повели к выходу.
— Не извольте в храме Божием безобразия устраивать, господин хороший! Тут венчание, а не балаган! И вы не на сцене! Савелий Лукич — наш благодетель, и мы не потерпим…
Дабы не осквернять святое церковное крыльцо, приказчики довели Райского до ограды, вытащили на улицу и там уже с наслаждением дали ему пинка.
Вскоре Демьянов был встревожен небывалым событием, и совсем не таким приятным, как пышная свадьба миллионера, — за крупную растрату арестовали директора городского банка, бухгалтера, двух членов правления и председателя банковской ревизионной комиссии.
Дмитрий Колычев, скучавший без дела, почувствовал, как собака дичь, настоящее преступление и почти перестал бывать дома, отдавая все силы расследованию. Прокурор, наблюдавший за следствием, человек пожилой, уставший от жизни и избегавший всяческой суеты, с радостью переложил на Колычева большую часть своих обязанностей, предпочитая проводить время в заботах о больной жене.
Крах банка стал главной темой разговоров в Демьянове. Вести о политических событиях в крупных городах и сплетни о свадьбе Ведерникова отошли на второй план.
Сам Ведерников был доволен, что, не пользуясь банковскими услугами, сумел избежать денежных потерь. Сидя в своей конторе за самоваром, он рассуждал со служащими:
— Никогда не было у меня к этому банку доверия. Теперь они, голубчики, в каторгу пойдут, а вкладчикам-то каково! Банк лопнул, деньги их уже растрачены да по ветру развеяны… Вот вам и банковское дело! Нет, деньги только себе самому и самым надежным служащим доверить можно. Вот тебе, Егорушка, я вполне доверяю, ты мой крестник, рядом со мной как сын вырос…