Бой с японскими кораблями остался самым тяжелым воспоминанием Витгерта. До сих пор, хотя прошло без малого два года, Андрей по ночам просыпался от ужаса и ему представлялась залитая кровью палуба, усеянная телами матросов, командир корабля, разорванный пополам взрывом снаряда, попавшего в мостик, дикие крики людей, обваренных паром в машинном отделении…
«Страшный» шел на предельной скорости к Артуру, пытаясь вырваться из сжимавших его тисков. До порта оставалось всего несколько миль. Но японские корабли бой не прекращали. На палубе «Страшного» из живых было только два истекавших кровью офицера, человек пять матросов и боцман.
На тяжело раненного Андрея кто-то из команды натянул спасательный пояс, понимая, что в случае гибели корабля человеку с перебитыми ногами не выплыть.
Один из матросов кинулся к последнему уцелевшему орудию — трофейной многоствольной митральезе и стал поливать картечью близко подошедший к «Страшному» миноносец японцев, радуясь, что удалось зацепить несколько сгрудившихся у борта японских моряков.
В ответ с миноносца послали по митральезе снаряд, и на том месте, где только что стоял матрос, оказалась груда бесформенных окровавленных останков. Андрея снова зацепило осколком. От боли он потерял сознание…
Когда изрытый пробоинами «Страшный» стал тонуть, погружаясь носом в воду, корма высоко поднялась и все живые и мертвые, еще остававшиеся на палубе, полетели в море.
Оказавшись в ледяной воде, Витгерт пришел в себя. Пробковый пояс выбросил его на поверхность. До берега было не так уж далеко. В тумане проступали очертания Золотой горы. Со стороны Порт-Артура должны были заметить гибель корабля и прислать помощь. Но сил плыть к берегу у Андрея не было. В голове стоял звон от потери крови. Раздробленные ноги не слушались, соленая вода разъедала раны. Бок тоже горел огнем, видимо, там зацепило осколком.
«Это конец», — подумал Витгерт и стал шептать слова молитвы. Он слышал, что в последние минуты у человека перед глазами должна промелькнуть вся его жизнь, но не мог вспомнить ничего стоящего… От боли у него мутилось в голове. Неужели вот так и приходит смерть? Умирать Андрею не хотелось.
Качаясь на волнах, Андрей закрыл глаза и попросил: «Господи, не оставь!» Кроме как к Всевышнему, обращаться за помощью было не к кому.
Он не знал, сколько времени прошло с момента катастрофы, сколько он пробыл в воде, истекая кровью. Но в очередной раз открыв глаза, он увидел, что со стороны Порт-Артура подходит корабль…
Крейсер «Баян», стоявший в сторожевом охранении, принял приказ адмирала Макарова выйти в море на помощь «Страшному».
Открыв с предельной дистанции огонь по японцам, «Баян» отогнал их корабли от места гибели «Страшного», уже погрузившегося в воду. Японские корабли, в пылу боя подошедшие слишком близко к Порт-Артуру, поспешно ретировались — за «Баяном» могли последовать другие корабли русской эскадры, да и береговая артиллерия вот-вот должна была «очнуться».
Спущенные с «Баяна» шлюпки подобрали уцелевших. Из всей команды миноносца спаслись четыре матроса и один офицер, лейтенант Витгерт.
Вскоре русская эскадра вышла из Порт-Артура и вступила в бой. В этом бою погиб адмирал Макаров, находившийся на флагманском броненосце «Петропавловск».
Андрею, оказавшемуся в госпитале, больше не хотелось жить, ему казалось, что он выжил за счет погибших и никогда не сможет оплатить этот счет. Но молодой организм все же взял свое. Витгерт стал поправляться. Его успели перевезти в госпиталь в Ляояне до того, как началась блокада Порт-Артура. От ампутации ног его спасли, но ходить Андрей не мог.
Как только он достаточно окреп для долгого путешествия, Витгерта отправили в Петербург. В дальневосточных госпиталях время от времени вспыхивала «маньчжурка» — разновидность брюшного тифа, уносившая жизни людей, уже шедших на поправку после ранения.
Раненых, избежавших заражения, старались перевезти подальше в тыл, где не было эпидемий, где хирурги не валились с ног от усталости и могли уделить побольше внимания каждому, где артиллерийские обстрелы казались далеким героическим приключением.
В санитарном поезде, вывозившем раненых, обязанности сестер милосердия исполняли несколько курсисток-медичек, добровольно отправившихся в эту трудную поездку.
Специальные поезда Красного Креста, оборудованные государыней императрицей по последнему слову медицинской науки, с удобными койками и дорожными операционными, не могли справиться с потоком раненых. Военные санитарные поезда состояли из жестких вагонов третьего класса, в которых между стойками сидений были натянуты парусиновые койки.
Витгерт качался в провисшей парусине, мучаясь от боли в перебитых ногах и духоты накалившегося на солнце вагона. Беспомощный, жалкий, не способный даже встать на ноги человек, подвешенный как куль в парусиновой тряпке… Казалось, дорога была бесконечной и боль тоже никогда не пройдет.
Очнувшись после короткого забытья, Витгерт почувствовал, что на его лоб кто-то положил прохладную руку. Рядом с ним стояла темноглазая девушка в косынке сестры милосердия.
— Неудобно вам лежать, господин лейтенант? — спросила она. — Койка коротка для вашего роста, да и холст совсем провис. Хотите, мы перенесем вас на другое место? Пока еще есть свободные места, но мы на каждой станции принимаем раненых, и скоро все будет забито…
Андрею показалось, что это неловко — причинять милой девушке беспокойство. Он только попросил пить. Сестра принесла стакан морса, такого вкусного, какого и пробовать-то ему никогда не доводилось. Или морс в ее руках приобрел особенный вкус?
— Вы не могли бы немного побыть со мной? — смущаясь попросил девушку Витгерт.
— Хорошо, я приду к вам, но только попозже. Сейчас у меня много работы.
Девушка пришла вечером, когда совсем стемнело и в вагонных фонарях зажгли стеариновые свечи. При таком освещении сестра милосердия показалась Андрею еще прекраснее, хотя на ее лице ясно читались следы усталости.
— Измучила вас дорога, господин лейтенант? Такие вагоны плохо приспособлены для перевозки раненых. Но вы потерпите. В этом составе мы доберемся только до Байкала, потом выгрузимся и дальше поедем в другом поезде, получше. Вам там будет удобнее. Вас решено везти в Петербург, ваш случай очень сложный…
— Как вас зовут? — спросил Андрей, взяв девушку за руку. В своем форменном коричневом платье и сестринском белом переднике она выглядела трогательно, как гимназистка…
— Мария Викентьевна. Маша, — ответила она, не отнимая руки. — Вам очень больно?
— Я терпелив по натуре. У вас прекрасное имя. Как у Пречистой Девы…
Витгерту было обидно, что Маша видит перед собой жалкого инвалида, не способного самостоятельно передвигаться. Андрей понял, что ему совершенно необходимо любой ценой встать на ноги.
В Петербурге он мужественно перенес три операции, после которых смог, правда, прихрамывая и опираясь на трость, сделать несколько первых шагов. Врачи обещали, что походка его станет со временем лучше, но только он сам должен приложить много труда.
У Андрея появилась цель — вновь научиться ходить. Своим усердием он поражал даже видавший виды госпитальный персонал, но дело шло все лучше и лучше…
Курсистка Мария продолжала его навещать. Любовь, вспыхнувшая внезапно, разгоралась все сильнее, и, едва оправившись от ран, Витгерт поехал вместе с Машей к ее родителям в уездный город Демьянов, чтобы официально попросить руки их дочери. Собственно говоря, у Маши и Андрея все уже было решено, но Витгерт настаивал на соблюдении всех традиций и получении родительского благословения.
Переступив порог богатого мерцаловского дома, Андрей был удивлен. Он не ожидал, что семья его невесты живет в такой роскоши.
На медицинских курсах обычно учились девицы из семей со средним достатком, если не совсем бедных.
Мария Викентьевна представлялась ему девушкой из небогатой провинциальной дворянской семьи. Витгерт полагал, что Машины родные, решившись дать дочери возможность получить столичное образование, пошли на большие жертвы.