Веста с корзиночкой в зубах толкнула лапами вертушку двери и вошла в шкатулочное нутро кофейни Монжоса. В кофейне было пусто, буфетчик переворачивал стулья. Взяв деньги, он положил в корзиночку пачку табака и, когда собака ушла, прошёл в подсобку, где подержал кредитку над огнём, пока не выступили буквы… Прочитав, вышел во двор.
Во дворе кофейни стояла платформа ломового извозчика. Несколько парней с фабрики эфирных масел сгружали ящики с надписью: «Кофе мокко».
— Все, хлопцы, — сказал им буфетчик, — несите их в дом.
Хлопцы затащили ящики в кофейню, там распечатали. В ящиках были патроны. В этот момент за дверью, завешенной полосатой шторой, хлопнул выстрел… Один… другой…
— Ша, — сказал буфетчик, — без паники. Это всего-навсего драндулет.
По набережной, фырча и стреляя синими выхлопами, катился автомобиль Дубцова. Старший лейтенант в автомобильных очках, в кожаном реглане сидел за рулём, рядом — ротмистр Гуров. Один из парней вытащил из-под стойки ручной пулемёт Гочкиса:
— Засмолить бы!
Буфетчик отвёл в сторону ствол пулемёта:
— Ещё попадёшь…
— В кого?
— В кого не надо.
Парень с удивлением оглядел улицу: кроме Дубцова и Гурова, не было видно ни одной души. Ветер гнал по булыжнику клочки бумаги, смятые папиросные пачки и прочий сор — следы поспешного бегства. А со стороны гор, подступавших к морю, уже слышалась пальба.
— Красно-зелёные, — сказал Гуров, — партизаны. Как бы не перерезали дорогу.
— Ничего, мы пройдём морем на «Джалите», — успокоил Дубцов, — там сейчас Гарбузенко чинит мотор да твой часовой сторожит моториста Гришу.
Автомобиль скатился с горы к рыбачьей пристани. «Джалита» была на месте, но что-то в ней явно изменилось.
Ни часового, ни Гарбузенко, ни Гриши не было видно. Безжизненная «Джалита» под всеми парусами маячила у мостков.
— Сбежали, сволочи! — ругнулся Гуров.
Он занёс ногу, чтобы прыгнуть на борт «Джалиты», и чуть не свалился в море — причальные канаты были обрублены. Лёгкий береговой ветерок относил «Джалиту» к выходу из бухты. На палубе так никто и не показался.
Автомобиль с Дубцовым и Гуровым, рыча и отплёвываясь бензиновым дымом, вновь вскарабкался на гору. Отсюда открывался вид на подкову городка. Дубцов резко потянул на себя ручку тормоза.
— Смотри!
Над мавританской башенкой особняка, где прежде размещалась контрразведка, бился на ветру кумачовый флаг.
— Красные в городе? — Гуров не поверил своим глазам. — Когда они успели?
— Долго ли умеючи? Подпольщики впустили партизан, — Дубцов развернул машину и стал съезжать с горы. — Попробуем пробиться на Феодосию, авось не перережут дорогу.
…А «Джалиту» несло ветром в сторону рифов. Неуправляемое судёнышко плыло боком, купая паруса. Навстречу, со стороны моря, шла рыбачья шаланда. Видно, возвращались с лова. В садках поблёскивала кефаль. Дед-рыбак дремал, сидя на корме. Его внуки, совсем ещё хлопчики лет двенадцати — четырнадцати, гребли и посмеивались, глядя на потухшую цигарку, вывалившуюся из раскрытого рта. Цигарка лежала на груди деда.
— Эй! На паруснике! Э-ге-ге-гей! — закричали хлопцы. — Чи е хто? Отзовись!
Никто не отзывался. Только слышно было, как по палубе парусника перекатывалось, гремя, пустое ведро.
Хлопцы растолкали деда:
— Диду! Там парусник сам собою плыве. Без матросов. Гукалы — никто не видгукнувся.
— Мабуть, пьяные?
— Ни, диду. Никого нема!
— Ну-у… Значить, то, хлопци, летючий голландець.
— А шо воно таке?
— Летючий голландець? — Дед сам затруднялся с ответом, долго лизал, заклеивая, свою цигарку. — Воно то, чего нема и не може буты, але люди бачили.
КТО ЕСТЬ КТО
— Фу, черт! — Дубцов потянул на себя ручку тормоза. — Не везёт так уж не везёт. — Он вышел из машины, вынул пробку радиатора — пошёл пар. — Возьми там ведёрко, Гуров, набери воды.
Дубцов поднял капот, приблизил ладони к разогретому мотору, прислушался к бульканью и потрескиванию в автомобильных внутренностях, а Гуров, вытащив ведро из багажного ящика, стал спускаться с дорожной насыпи в глубокую промоину, образованную ливневыми потоками, стекавшими с гор. Чтобы вода не размыла дорогу, под насыпью, на дне промоины была проложена каменная труба. Из трубы вытекала какая-то желтоватая водичка. Гуров подставил ведро. Вода затарахтела по дну.
Дубцов захлопнул капот и подошёл к краю промоины. Гуров заметил, что правую руку Дубцов держит за бортом реглана.
— Что это у тебя, Виля, за наполеоновский жест?
Дубцов не ответил и руку из-за борта реглана не вынул.
— По-моему, вы не очень торопитесь, ротмистр, — сказал он хмуро.
— Прикажи воде течь быстрее.
Вода текла тонкой, как ниточка, струйкой. Ведро наполнялось почти незаметно. Но Дубцова все это вроде бы не касалось:
— А по-моему, вы нарочно хотите опоздать на пароход.
— Почему ты вдруг перешёл на вы?
— Можно и на ты. Я с тобой свиней не пас. Я офицер флота, плавал юнгой, окончил школу гардемаринов, а ты хам: мараешь белое дело, терроризируешь Марию Станиславовну, интеллигентную женщину, которой ты в лакеи не годишься, скотина!
Гуров схватился за кобуру. Дубцов вынул руку из-за борта реглана. В руке был браунинг.
Вдали громыхнул взрыв, второй, третий. Затем целая серия взрывов. Дубцову почудилось, что камни под ногами дрогнули. И действительно, с дорожной насыпи скатился камешек, за ним потянулась струйка известковой пыли.
— Артиллерийские склады взорвали на станции Феодосия, — сказал Гуров. — Это конец, Виля. Понимаешь? Всё! Слышишь выстрелы? — вслед за взрывами стали раскатываться двойные винтовочные хлопки. — Офицеров вылавливают. Сюда тоже скоро прискачут и порубят нас с тобой обоих, как белых шкур! Бежать надо!
Гуров начал выбираться из промоины, на ходу расстёгивая кобуру. О браунинге Дубцова он как будто забыл.
— Руки! — скомандовал Дубцов. Гуров поднял руки. — Вот теперь кругом. — Спорить с браунингом было бесполезно. Гуров покорно повернулся спиной к Дубцову. — Кобуру расстегнули, весьма любезно с вашей стороны. — Спрыгнув в промоину, Дубцов вынул револьвер из кобуры Гурова. — Вот теперь побеседуем. Сядьте… Сесть! Это допрос! — Гуров присел на край трубы, из которой вытекала вода — уже набралось полведра, — Дубцов сел напротив. — Я вас не задержу до прихода красных, Гуров. Пока наполнится ведро, окончится и суд, и дело. — Дубцов вынул из кармана реглана матросскую флягу — манерку, отвинтил крышку, выудил из фляги свёрнутое трубочкой письмо капитана «Спинозы» и протянул Гурову…
— Зачем вы погубили человека, Гуров? — спросил Дубцов, когда Гуров кончил читать. — Ведь вы же оформили документы о погрузке продовольствия на «Спинозу», а фактически его не погрузили. И капитан, которого обвинили в краже, пустил себе пулю в лоб.
— А если он действительно украл? Где у вас доказательства, что продовольствие осталось в Крыму?
— Допрос поручено вести мне, а не вам, — я и задаю вопросы. Каким образом к сторожу пансиона по соседству с Марией Станиславовной попал куль сахара, за который вы, Гуров, лично расписались на складе?
— Откуда у вас такие сведения?
— У морской контрразведки тоже есть свои люди, как вы понимаете…
— Ну-у… мало ли… Конвойный продал по дороге один мешок.
— Ведро наполняется, Гуров. Я залью радиатор и уеду. Но вас я тоже не оставлю красным. Так что, не стоит тянуть. Зачем вы установили слежку за климатической станцией, убрали оттуда Марию Станиславовну с детьми и двое суток вели какие-то таинственные работы в винных погребах?
— Там нет никаких погребов.
— Погреба находятся под домом. Но вход со стороны пансиона — и сторож оттуда потихонечку тащит мешки с казёнными печатями. Те самые, которые вы там сложили.
— Ты меня оскорбляешь, Виля, — Гуров улыбнулся, хотя ему было не до смеха. — Я, по-твоему, не только вор, а ещё и дурак: украл и закопал, как собака кость, а сам уехал за море. Что ж, я из Турции буду приторговывать этими харчишками?