Артем вопросительно оглянулся на нее.
– Ну, помнишь, когда ты посещал 1939 год, – пояснила Вера. – Ты уезжал туда озлобленным на Сталина, а вернулся сталинистом.
– Не сталинистом, а сталинцем, – буркнул Артем.
– Ну да, конечно! – поправилась Вера. – Я сама подпала под его обаяние. Только лишь в глаза его посмотрела и прямо обомлела. Какой мужчина!
У Артема округлились глаза.
– Что значит, какой мужчина! – изумленно проговорил он.
– Ну что ты! – тихо рассмеялась Вера, ласково обняв Артема. – Я, ведь, не в том смысле! Я имела ввиду: какой человечище! Какая сила во взгляде! А ведь не грозно, вроде, и смотрит, даже простовато очень. Как твой дядя Коля из Луговушки. А пробирает до костей.
– До сих пор прийти в себя не могу, – добавила она, – такая глыба и не в Кремле, а в нашей квартире… спит на нашей постели. Своими руками ему наволочку, пододеяльник, простыню стелила… Вот сейчас говорю тебе, а у самой аж дыхание забирает… Представляешь – сама стелила!!! И кому?! – ЕМУ!!! Обидно, что никому больше не расскажешь.
Артем усмехнулся.
– Не это, конечно, главное, – проговорил он и задумался.
– Хотя, в чем-то ты и права, – прошептал он, озираясь на дверь спальни. – И мне он в первый момент дядю Колю напомнил. Даже мысль мелькнула, что кабинетом ошибся. Сатану ожидал увидеть… А встретил очень простого, даже простоватого мужика. Оттого и заколебался сразу же…
– Но взял он меня не этим, – взгляд Артема затвердел. – Фактами! О которых я даже догадываться не мог. И здесь ты права – глыба! Свободные выборы, например. В тридцатые-то годы! Когда ему приписали слова об усилении классовой борьбы! И партию от хозяйственных функций освободить… Не вязалось это ни с борьбой, ни с репрессиями. Я почуял, что что-то здесь не то… что не из его кабинета нагнетается обстановка…
– "Стоп! – сказал я себе. – Кто-то здесь врет и, причем, по-крупному!"
Они на некоторое время снова замолчали.
– А он мне чай предложил, – задумчиво улыбаясь, проговорил Артем. – Представляешь, антиквариат какой – из стакана с подстаканником попить… как в кино…
Но спустя минуту улыбка постепенно сошла с его лица.
– Однако, выходит, – помрачнев, сказал он, – что ни факты, ни простые мужицкие глаза не убедили делегатов съезда.
Вера взглянула на него и грустно вздохнула.
– Пойду, приготовлю обед, – сказала она и вышла из комнаты.
Оставшись один, Артем с головой погрузился в интернет.
Полтора часа ушло на бесполезные поиски хоть какого-нибудь упоминания о появлении Сталина на двадцатом съезде. И, возможно, Артем просидел бы еще неизвестно сколько, но через полтора часа дверь спальни открылась, и оттуда вышел гость.
– Иосиф Виссарионович! – воскликнул Артем. – Вы так мало поспали!
– Много ли старику надо? – ответил Сталин.
Артем покачал головой.
IIIОбед проходил в гнетущей атмосфере.
– Ну что вы, – начала успокаивать мужчин Вера, – нет ничего удивительного в том, что о речи Иосифа Виссарионовича ничего не пишут.
Мужчины хмуро посмотрели на нее.
– Ну как вы себе это представляете? – продолжила женщина. – Как об этом скажешь? На съезде выступил умерший Сталин?
Артем и Сталин положили на стол ложки и оба прекратили есть.
– О, господи! – вскинула руками Вера. – Я ведь не этого от вас добивалась.
Сталин посмотрел на Артема.
– А не могла ваша машина дать сбой? – спросил он.
– Я тоже об этом думаю. Но вряд ли!
– Можно ли ее испытать? Заглянуть, например, в будущее.
– Нет, в будущее не получится. И дело здесь не в машине, а в самом времени. Его можно сравнить с листом бумаги. Сзади он исписан, а впереди – чист. Моя машина времени может только читать написанное. Будущее постоянно пишется. Каждую минуту, каждую секунду. Пишется именно сейчас, в переживаемый нами момент. Поэтому мы не можем туда попасть. Некуда просто попадать.
– Но если продолжать вашу аналогию, то и прошлое можно только прочесть, но не изменить.
– Не совсем так. Мы можем как-то влиять на написанное на тех страницах в прошлом, куда попадаем, ведь вступаем же мы там в дискуссии, на нас реагируют, с нами беседуют… Но, вот, выходит, что весь остальной лист остается неизменным. Этого я не знал.
Сталин сомнительно покачал головой.
– Наверное, все-таки не бумага остается неизменной, – проговорил он после некоторого раздумья, – а люди.
Артем удивленно посмотрел на него.
– Люди, – проговорил Сталин, – Именно люди пишут, то есть, делают Историю… а их сложно свернуть с колеи. Одних бесед для этого мало. Имеет место большая инерция – в мотивах, интересах, традициях, корысти, устремлениях, приверженностях, замыслах, жизненных установках, догмах… Сложно повернуть такую махину одним докладом…