Весь этот монолог она держала ладонь Гермионы у своей щеки, по которой катились слезы, и медленно гладила её, словно ребенка.
— Да, что вот ты смотришь?! — она вскочила и подбежала к нему. — Ты точно такой же, ничем не лучше! Вы оба — чокнутые! Пришибленная парочка! Больные, вас за нормальных людей-то никто не считает! Два сапога — пара! Да и не нужен ты мне! Слышишь?! Не нужен, на хер ты мне не сдался, сидите вдвоем со своими паршивыми принципами! Больные! Пошли вы оба В ЖОПУ! Ненавижу вас, ненавижу, ненавижу!
Она замолотила по нему кулаками, уже не в силах ничего говорить, рыдания душили её, и он запустил пятерню в её рыжую гриву, ухватил и ткнул лбом себе в грудь, удерживая, пока она продолжала молотить его и дергаться в сотрясающей её истерике. Это продолжалось минуту, не более, пока она совершенно не затихла, вцепившись пальцами в его рубашку.
Когда она, наконец, оторвала от него голову, он спросил:
— Всё?
— Всё, — кивнула она, с шумом втягивая носом воздух.
— Что мешало это сделать два дня назад?
— Думала — удержусь.
— В следующий раз не думай. Это не твоё.
— Ага, — она кивнула.
— А теперь иди и скажи доктору, что я уже сейчас ухожу.
— Есть, капитан.
— Иди, — он подвинул её в сторону двери и легонько шлёпнул чуть ниже спины.
— Увидимся, — кивнула она Гермионе и вышла.
Гермиона слабо улыбалась.
— Хорошо, что она выговорилась, — сказал он, приглаживая волосы.
— Да, — согласилась она, — хорошо. Знаешь, я почему-то почувствовала сейчас укол ревности.
— С чего бы? Из-за того, что я её успокаивал?
— О, да нет, что ты! Я просто представила такой темперамент… в других обстоятельствах. Боюсь, мне до неё в этом плане очень далеко.
Её улыбка стала чуть-чуть грустной.
— Это уж, позволь мне судить. Прошлая ночь была лучшей в моей жизни.
— А я думаю, что ты со мной измучился.
— Гермиона!
— Хорошо, хорошо, не сердись. А на счет Джинни — ты не представляешь, как я ей благодарна. Зимой…
Он понял, что она хочет что-то рассказать ему, но колеблется. Тогда он присел на постель и взял её ладонь похожим образом, как только что держала его жена. Гермиона тут же обратила на это внимание и отчего-то едва заметно покраснела.
— Ты что-то начала говорить?
— Даже не знаю… Зимой, когда она приезжала на рождественские каникулы, я осталась у вас на ночь. Ты был на дежурстве в Аврорате. Для меня её приезд был поводом лишний раз не ночевать дома. Ну и ты же понимаешь, что она всё знала. Мы разговорились уже поздно ночью, и я начала реветь. Ревела просто как маленькая. И она взяла и уложила меня рядом с собой. Успокаивала, как ребёнка. А я от этого плакала ещё сильнее. И потом… не знаю, как это произошло, но… её лицо оказалось так близко, и я…
— Гермиона? Продолжай, я слушаю.
— Боже, зачем я тебе рассказываю это?! Нет, думаю, тебе надо знать, о том, какая на самом деле твоя будущая жена… Короче, я поцеловала её. Чмокнула куда-то вв… уголок рта. Я думала, она меня ударит. Вытолкнет из постели. А она… ответила. Зачем-то. Ты можешь сказать, зачем, Гарри? Это был уже самый настоящий поцелуй.