– Увы, нет, – честно призналась Валька. – Ты, конечно, не Сорос… Но все равно могла бы поработать над собой в этом направлении.
– Ты тоже, – огрызнулась Маргарита. – Давать советы – дело нехитрое, а вот попробуй-ка сама воплотить собственные советы в жизнь!
– Да ну, это не для меня. Я – дева-воительница, и у меня иные приоритеты. На черта мне миллионы? Пайковые в части выплачивают, форму выдают, денежное содержание, опять же, перестали задерживать…
Увлекшись занимательной беседой, Маргоша и Валька сами не заметили, как оказались на Моховой улице перед нужным домом.
Вид у строения был крайне непрезентабельный, хотя благородные очертания старинного барского особняка в нем угадывались. Но ремонта этот дом не знал, судя по всему, очень давно, может быть, с тех самых пор, как восставшие матросы и солдаты с криком: «Братки, порвем Временное правительство в клочья!» – бежали мимо его окон в сторону Дворцовой площади на штурм Зимнего. С тех пор дом побывал в разных передрягах, а теперь стоял пустым, заброшенным, издавая тяжелый запах сырости и мерзости запустения.
Похоже, даже разборчивые питерские бомжи пренебрегли этим пристанищем, выбирая какие-то более уютные уголки в теплых котельных и на сухих, хорошо проветриваемых чердаках. Только одинокий бродячий кот, обитатель этих руин, выглядывая из какой-то щели, с любопытством мерил взглядом двух пришлых девиц.
– Адрес верный, но… Мне кажется, бабушка что-то напутала, – растерянно сказала Маргарита. – Непохоже, что в этом доме кто-то живет…
– Как знать, – пожала плечами Валька. – Вообще-то доверять первому впечатлению никогда нельзя. Разве тебе этого еще никто не объяснил?
На стене возле бывшей парадной двери, теперь – разбитой, грязной, лишенной стекол и ручек, сохранилась старинная табличка с едва различимым текстом. Когда-то ее замазывали грубым суриком, но со временем краска облезла и буквы вновь проступили:
«Вход только для господ. Eingang nur fur Herrshaften.
Находиться у парадного подъезда без разрешения строжайше запрещается. Der unberechtigte Aufenthalt vor der Hausture ist strengstens verboten».
– Ничего себе, – поразилась Маргарита, которой на память тут же пришли детские стихи из хрестоматии по родной речи, живописующие несправедливость жизни в дореволюционной России:
Кажется, это Маршак написал… «Небылицы в лицах». Ощущение было ужасно неприятным – неужели дом ее предков могла украшать такая чванливая антидемократическая вывеска? Впрочем, почему – неужели? Вот он, дом, и вот она, чудом уцелевшая табличка…
Валька ехидно заметила:
– Ну просто сцена из романа! Юная наследница возвращается в родовой особняк и видит безжизненные руины! Душераздирающая сцена былого величия, ныне обращенного в прах…
Между тем, пока Маргоша размышляла на социальные темы, рядом с ней неизвестно откуда возник старик, бледный до синевы, с седой ухоженной шевелюрой, одетый в нечто, напоминающее ливрею с гербами на позолоченных пуговках, и учтиво спросил:
– Маргарита Викторовна Горынская, я полагаю?
Маргоша, не зная, как следует себя вести (может быть, тут от нее ожидают реверанса?), растерянно кивнула.
– Милости прошу, сударыня, – гостеприимно произнес старик, – вас давно ждут.
И распахнул разбитую дверь парадного подъезда.
Маргарита, рассчитывая увидеть за дверью настоящие трущобы (внешний вид дома давал немало оснований для самых смелых предположений), уже собралась объяснить, что ни за что не войдет в эту дверь и, если ее действительно кто-то здесь ждет, можно переговорить и на улице… Но за дверью оказалась хорошо освещенная, чистая и богато обставленная передняя, из которой наверх вела мраморная лестница, укрытая пышной ковровой дорожкой. Затейливые перила лестницы, бронзовые бра на стенах, огромные китайские вазы с драконами, паркет со сложным наборным рисунком – все сверкало так, словно штат прислуги наводил тут порядок днем и ночью.
Подобные интерьеры, заснятые в выигрышных ракурсах, обычно украшают страницы гламурных журналов, иллюстрируя репортажи из жизни миллионеров. Только у современных миллионеров свежепостроенные замки лишь стилизованы под старину, а здесь все наводит на мысль об ушедших веках…