Император улыбался посетителям какой-то скромной, даже застенчивой улыбкой и казался невероятно обаятельным для человека, которого жестоко казнили без малого девяносто лет назад.
Маргарита в какой-то миг поймала взгляд императора и вздохнула с облегчением – глаза Николая Александровича были «живые», умные, ласково смотревшие на собеседников, большинство из которых, вероятно, являлись зависимыми от него людьми. Ей вдруг пришли на память прочитанные недавно мемуары Николая Вороновича, офицера, который некогда, находясь на придворной службе, регулярно встречался с государем. «Недаром все любившие и ненавидевшие Николая II соглашались с тем, что он своим обхождением и приветливостью очаровывал каждого, кто впервые с ним встречался, – писал Воронович. – И чем чаще я встречался с государем во время придворной службы, будучи камер-пажом императрицы, а затем в офицерском собрании, на смотрах и дворцовых приемах, когда был гвардейским офицером, тем больше он очаровывал меня и как-то невольно привлекал к себе. И привлекал он меня не как император, всемогущество которого очень скоро перестало мне импонировать, а как внушавший непреодолимую симпатию человек».
– Генерал, рад вас видеть! – обратился Николай Александрович к пожилому военному, стоявшему рядом с Маргаритой.
– Сердечно признателен, ваше величество. Для меня большая честь и большое счастье явиться к вашему величеству по первому зову.
– Вы ведь, кажется, остались в Париже, Иван Николаевич? – спросил государь, пожимая генералу руку.
– Так точно, государь. После краха нашего движения долго мыкался на чужбине. Ныне пребываю на одном из парижских кладбищ, – отрапортовал генерал.
– А как ваша семья? – поинтересовался император.
– Супруга и сын со мной, захоронены в одной могиле. А внук и правнук, прошу прощения, совершенно офранцузились. Русского языка не знают и знать не хотят, могилку нашу вконец забросили… Виноват, государь, но в связи с данными обстоятельствами я и решился обеспокоить ваше величество прошением, не казните слугу недостойного.
– Слушаю вас, Иван Николаевич. Я весь внимание, – сказал император, улыбкой поощряя генерала к продолжению речи.
– Государь! Нельзя ли сделать так, чтобы мой внук, а еще лучше правнук, на внука я давно рукой махнул, вспомнил бы, что он – русский, и почувствовал интерес к нашей родине? Горько, что единственный наследник нашего рода, рода князей Путятиных, мнит себя французишкой…
– Понимаю, – кивнул император. – Понимаю и сочувствую. Я распоряжусь, не беспокойтесь. Рад был вас повидать.
Взгляд Николая Александровича устремился на княжну Оболенскую и Маргариту. Княжна склонилась в поклоне. Маргарита постаралась повторить движение тетушки (если не знаешь, как себя вести в незнакомой обстановке, лучше всего делать то же, что и другие; во всяком случае, если этим другим можно доверять).
– Княжна Оболенская! – широко улыбнулся император. – Сердечно рад видеть вас. Вы, как всегда, очаровательны.
– Я недостойна вашей похвалы, государь. – Тетушка зарделась, но, судя по всему, комплимент был ей чрезвычайно приятен. – Я только и делаю, что меняюсь к худшему.
– Ну что вы, княжна. Вы так же прелестны, как на императорском костюмированном балу, открывавшем зимний сезон тысяча девятьсот третьего года…
Маргарита искоса взглянула на тетушку и чуть не ахнула – по виду той трудно было дать больше двадцати пяти лет, хотя буквально час назад княжна выглядела иначе… если не вдаваться в унылые расчеты, сколько лет может быть на самом деле даме, блиставшей на балах в начале XX века!
– Представьте мне вашу милую спутницу, дорогая Елизавета Ильинична, – попросил император.
Его слово было законом.
– Разрешите рекомендовать вам, ваше величество, мою внучатую племянницу. Маргарита Викторовна, внучка моего брата, князя Петра Ильича.
Маргарита, предположив, что от нее снова ожидают какого-нибудь книксена, склонилась в поклоне.
– Рад нашему знакомству, княжна, – обратился уже лично к ней Николай Александрович.
– Ах, государь! – трагически воскликнула тетушка. – К несчастью, в силу роковых обстоятельств, ву компрене, бедная девочка – не княжна, хотя имеет полное право на княжеский титул. История была так сурова к нашему роду! Бедняжка лишена нашего родового титула, более того – она лишена даже дедовского имени, которое могла бы носить с честью. Мой бедный брат погиб в советских лагерях, а его несчастная супруга, вероятно в приступе безумия, лишила сына отцовской фамилии, выправив другие документы и полагая, что этим она спасает мальчика…