Атакую последнего гада!
Несколько мгновений огненный бич пушечной очереди хлестал по корпусу пришельца и опять бесполезно.
Да чтоб тебя! В груди заклокотала ярость настоящего берсерка, а чувство беспомощности, которое он испытал перед совершенными боевыми машинами инопланетян лишь усугубляло ее. Они были банально лучше совершеннее земной техники. Это как полуголому дикарю с каменной дубиной в руках тягаться с закованным в сталь конкистадором. Но в этом мире не все предрешено уровнем развития военной техники. Бывало и инкская доблесть и храбрость валили в прах испанцев.
Он не уйдет без сбитого пришельца!
— Держись, гад! — промычал сквозь зубы летчик непроизвольно прикусывая губу. Тонкий алый ручеек потек по подбородку а человек, сжался в комок каменно-твердых мускулов, всей силой, всей волей, заставляя себя не отводить взгляд от приближавшегося корпуса противника.
В этот момент решившийся на крайность человек и его верный самолет слились, стали единым телом. Все, что чувствовал там, на высоте самых высоких гор, юноша-пилот, передавалось его крылатой машине. Она словно задрожала, готовясь к неизбежному. Все, что чувствовал человек, судорожно сжимая пальцами штурвал, испытывала и она: ненависть, жажду мести и страх смерти, испытывала и его рукотворная птица.
— Ааааа! — вырвался из сведенных судорогой губ крик, только глаза сверкали яростью и обреченностью — их истребителю закрывать нельзя.
Он приготовился к мгновенной смерти. И вдруг, как ему показалось — на расстоянии вытянутой руки, пришелец не выдержал. Скользнул вверх, и, когда впереди вспышкой молнии, мелькнуло брюхо, летчик, нажав гашетку, в упор распорол ее огненной струей и неуязвимый аппарат инопланетян окутался дымом.
Через миг рухнул вниз словно утюг.
— Аааа! — вновь зарычал от напряжения и яростного восторга человек, но ликование его длилось считанные секунды.
В единый миг погасли многочисленные датчики и дисплеи приборной доски, басовитое гудение двигателей исчезло. Наступила тишина, мертвенная тишина, еще несколько секунд самолет словно подбитая влет птица мчался среди ночной тиши. Потом земная гравитация победила, закружившись в крутом штопоре, он стремительно рухнул к земле.
Несколько секунд попыток реанимировать машину — все бесполезно. По спине потекла струйка ледяного пота. Неужели все? Не дрейфь, летчик.
Надеясь, что оператор его услышит, проорал:
— Катапультируемся!
Втайне молясь про себя всем богам чтобы хоть это сработало, ударил по рубчатой кнопке катапульты.
Бам! Мгновенно исчез, отстреленный пиропатронами, фонарь кабины. Подброшенное богатырским пинком кресло с его хрупким человеческим содержимым полетело вверх, многострадальный позвоночник словно ссыпался вниз. Пронзительная тишина, чернильная ночь вокруг, когда казалось ни одному органу чувств не за что зацепиться. Где ты? В каком-то абсолютном ничто… Несколько долгих секунд он томился, сработает парашют или нет? Наконец долгожданный рывок и с тихим шелестом вверху развернулся спасительный купол парашюта, еще раз рвануло, только гораздо тише. Только после этого он облегченно выдохнул. Он еще жив! Гибель товарища, судьба оператора, сбитый пришелец и выживание в заснеженной тундре пока не подберут спасатели, все это — потом…
Глава 4
Кресло с пилотом под едва различимым в темноте белым куполом парашюта, словно неподвижно повисло в ночи. Нешуточный мороз яростно щипал лицо, пробираясь даже сквозь маску, ветер нес запах мороза и тундры. «Не дай бог, если оправдается прогноз синоптиков» — подумал молодой летчик, вглядываясь в приближающуюся землю, метеорологи обещали понижение температуры до минус тридцати и самое главное сильный буран. А это исключало применение авиатехники для поиска сбитых летчиков.
Низкое, молчаливое арктическое небо полыхнуло всеми цветами радуги, и сразу все изменилось. Тьма сбежала, разноцветные блики буйно танцевали по бескрайней, заснеженной тундре. Холодное буйство красок, словно безумный художник играется с гигантским калейдоскопом, податливая чернота под ногами. Сверкали ледяные равнины: до горизонта — заснеженные поля, изрезанные трещинами оврагов, заросшими низкорослыми деревьями, на горизонте переходящие в голые, пологие холмы. Летчик замер, не отводя взгляда от колдовской картины, да разве это мой, знакомый, привычный мир? До земли оставалось несколько сотен метров, когда словно в ответ на цветовую феерию неба и ледяной тундры справа замерцал тревожным красным светом явно искусственный огонек.