— Счета проходили через поверенного, но я к нему по этому поводу не обращался. Но прошло три года после смерти Чарлза, а дама себя никак не проявила. Я пришел к выводу, что она узнала о гибели Чарлза и оказалась достаточно здравомыслящей, чтобы сообразить, что никакие обещания Чарлза о материальной поддержке уже не имеют цены.
— Это, во всяком случае, уже кое-что, — проговорил Ник и, присев на край дивана, наклонился, чтобы бросить в огонь пачку бумаг.
Он не имел намерения сделаться причастным к жизни Элизабет Лэнгли и вопреки наставлениям дяди и тому, что он сейчас узнал о неверности Чарлза, не собирался менять свои планы, но мог хотя бы устроить ради ее спокойствия этот небольшой пожар. Он смотрел на огонь до тех пор, пока от опасных улик не остался только серо-черный пепел.
— Я не могу поверить этому, Джонатон, ни в коем случае не могу!
То был последний голос в мире, который Николас ожидал услышать в эту минуту. Последний голос, который он хотел услышать. И единственный голос, который смог сильно участить биение его сердца.
Он медленно выпрямился.
Леди Лэнгли, Элизабет, вихрем влетела в комнату, и вся ее фигура являла собой воплощенное негодование, не говоря уж о лице. Глаза ее буквально пригвоздили Джонатона к месту. Она была в точности такой же, какой ее помнил Ник.
— Я провела вторую половину дня совершенно бесплодно! — Нетерпеливым движением она сорвала с головы шляпу и швырнула ее в кресло. — Мой поверенный, вернее, поверенный Чарлза, неописуемо мерзкое животное, заявляет, что я не имею права его уволить, это можешь сделать только ты или Коллингсуорт, о чем эта тварь заявила с непростительным высокомерием. — Она оперлась ладонями на письменный стол, наклонилась вперед и горящими гневом глазами уставилась на брата. — Я требую, чтобы ты сделал это немедленно, хотя лучше бы ты его пристрелил. Я предпочла бы второе, однако предоставляю тебе выбор, потому что за убийство тебе грозила бы тюрьма. Впрочем, смею сказать, что существуют доводы в пользу истребления паразитов, ему подобных! Если бы ты его только ранил, он, я думаю, быстро поправился бы, если ему вручить приличный куш. Дороговато, конечно, но дело того стоит!
— Спасибо, что ты продумала все возможности, — улыбнулся Джонатон.
— Кажется, я могла бы пристрелить его собственной рукой!
Она сейчас выглядела вполне способной на подобное действие, и Ник едва не задохнулся, пытаясь удержаться от смеха.
Он ошибся, она не была в точности такой, какой он ее помнил. Девушка, о которой он грезил, была красивым, обаятельным и полным жизни созданием, от природы наделенным самостоятельным и деятельным умом, скрытым для многих за внешней беззаботностью и кажущимся легкомыслием. Элизабет, представшая перед ним, стала с годами еще красивее в своей зрелой и цветущей женственности; держалась она с уверенностью взрослого человека. По-прежнему живая и подвижная, она как бы заполняла комнату своим присутствием, излучая душевную силу, словно бы не умещавшуюся в телесных пределах. Сейчас никто не счел бы ее легкомысленной.
Все чувства, которые Ник считал давно похороненными, вспыхнули в нем с потрясающей и неожиданной энергией, и он понял с той необычайной ясностью, какую редко испытывал в жизни, что совершил ужасную ошибку.
— Лиззи, ты пойми…
— Там был и поверенный отца, твой поверенный, член той фирмы, которая обслуживала нашу семью в течение нескольких поколений. — Она выпрямилась и сдернула с руки перчатку. — По несчастной прихоти судьбы он также поверенный лорда Торнкрофта, даже не знаю, стоит ли мне произносить это вслух, Николаса Коллингсуорта!
От полноты чувств она хлопнула себя перчаткой по ладони. Нельзя сказать, что слова Элизабет нуждались в дополнительной выразительности. Она была просто великолепна в своем праведном негодовании. И самое замечательное — она понятия не имела, что Николас находится в комнате.
Как мог он быть таким глупцом? Как мог он упустить ее?
— Знаешь, что он мне сказал? — звенящим от возмущения голосом вопросила Элизабет.
— Я почти боюсь спрашивать. — Джонатон посмотрел на Ника, потом на сестру. — Но погоди, я тебе должен сообщить…
— Он заявил, что с его стороны было бы сделкой с совестью представлять меня, поскольку он представляет сэра Николаса. Сделкой с совестью? — Она негодующе фыркнула. — Необычайно приятно слушать, как поверенный излагает концепцию совести в весьма достойной манере, однако я предпочла бы поверенного менее совестливого, но более умелого и хитроумного. — Она с шумом выдохнула воздух из легких. — Впрочем, из уважения к отцу и к тебе он просмотрел раздел завещания, с которым ты меня познакомил.
— Ну и? — побудил ее к дальнейшему Джонатон.
— Ну и… — Элизабет со вздохом опустилась в кресло. — Ох, даже не знаю, как это высказать повежливее.
— Продолжай, Лиззи, — сказал Джонатон, — это не может быть так уж страшно.
— Скажем так: я чувствую себя такой же загнанной, как лиса, которую со всех сторон окружили злобно тявкающие собаки. — Она покачала головой. — У меня нет иного выхода, кроме предложенного тобой. Положиться на милость Коллингсуорта.
— Да, это была моя идея. — Джонатон украдкой бросил взгляд на Ника, и выглядел он при этом как человек, который не знает, то ли ему расхохотаться, то ли спастись бегством. — И я уверен, ты сама убедишься, насколько он разумен и корректен.
— Ха! Мне не повезло встретить в наше время хоть одного вполне разумного мужчину, и я не поставила бы в пари на то, что Коллингсуорт и есть тот самый уникум.
Элизабет задумалась, сдвинув брови; глядя в одну точку, она ритмично хлопала перчаткой о ладонь, и звук глухих шлепков эхом разносился по большой комнате.
— Я должна подумать, Джонатон, должна найти выход из неприятного положения, в которое поставил меня мой муж. Не говоря уже о том, что поступок Чарлза был несправедливым по отношению ко мне и что в этом поступке не было никакой необходимости, я не могу просто так доверить мои денежные дела человеку, которого я едва знаю. Речь идет не только о моей жизни, но и о жизни моих детей. — Голос Элизабет обрел твердость. — В нелепое и трудное положение поставил меня человек, которого, как мне казалось, я хорошо знала. Я не поставлю свою судьбу и судьбу своих сыновей в зависимость еще от одного мужчины.
— Ты можешь сама сказать ему об этом, — произнес Джонатон с деланной беззаботностью. — Он здесь, Лиззи.
…За десять лет Ник добился осуществления поставленной перед собой цели. Это было нелегко, но самая трудная задача — вернуть сердце этой женщины…
— Я знаю, что он здесь, — отмахнулась Элизабет от слов брата. — Уже слышала от тебя же. Ты сказал, что он приехал вчера.
— Я не имею в виду его приезд в Лондон. …И задача самая важная…
— Тогда что же ты имеешь в виду? — вспыхнула Элизабет. — Право, Джонатон, у меня нет времени на глупые игры. Если мне предстоит иметь дело с таким замечательным человеком, как Коллингсуорт, я должна сосредоточить все свои усилия именно на этом и более ни на чем. Что ты хочешь мне сказать?
Ник глубоко вздохнул и покинул свое убежище, обойдя диван.
— Ваш брат, леди Лэнгли, хочет сказать, что я не просто в Лондоне, а здесь, в этой комнате.
Николас Коллингсуорт?
Элизабет втянула в себя воздух и широко раскрыла глаза. Под ложечкой у нее вдруг так заболело, словно ей нанесли удар в живот. Причем сильный удар.
— Джонатон? — с трудом выговорила она.
— Я же говорил тебе, что он здесь, — произнес Джонатон так невозмутимо, словно тот факт, что Николас Коллингсуорт находился в библиотеке и слышал каждое ее слово, не имел ни малейшего значения.
— Леди Лэнгли, я счастлив снова встретить вас, — сказал Николас, приближаясь к ней, будто призрак прошлого.
Элизабет встала, мучительно отыскивая хоть какие-то слова, пусть самые банальные или даже глупые. Она никогда не падала в обморок и никогда этого не хотела, но знавала дам, которые делали это как по команде. В данный момент она им завидовала. Может, хлопнись она сейчас без сознания на пол, самые подходящие к случаю слова пришли бы ей на ум после того, как она очнулась бы.