Ее губы были совсем близко, горячее дыхание Элизабет обжигало ему лицо. Николас резко откинулся на спинку кресла — настолько резко, что передние ножки оторвались от пола. Элизабет выпрямилась, а Николас пару секунд пытался восстановить равновесие, но не сумел и с грохотом свалился вместе с креслом на пол. Ему повезло: обивка спинки уберегла его от серьезного ушиба.
Как ни старалась Элизабет удержаться от смеха, ей это не удалось.
Николас лежал лицом вверх на полу в самом неприятном и определенно унизительном положении.
— Рад, что насмешил вас, — проговорил он.
— Простите, но это и в самом деле смешно.
— Ну так радуйтесь и далее. — Николас встал с пола и отряхнул рукава своего сюртука. Голос его звучал вежливо, но холодно. — Тем более что только это и смешно из всего происходившего здесь сегодня.
— Не только. Забавно и ваше отношение к тому, о чем мы говорили. Мне, правда, следовало предполагать, что вы вскочите с места, услышав мое предложение, но я не ожидала, что оно свалит вас с ног.
Элизабет с трудом подавила еще один взрыв смеха.
— Я никогда не принимал какое-либо предложение, будь оно личным или деловым, не обдумав его как должно. — Он кивнул и направился к двери. — Ваше предложение я обдумаю со всей серьезностью и дам вам знать свое решение.
— А как же мои счета?
— Я не стану просматривать их сегодня, — бросил он через плечо: менее всего ему сейчас хотелось возиться с этими счетами, только их и не хватало!
— А обед у вашего дяди? Я сегодня утром получила приглашение.
— Что касается этой нашей договоренности, то я готов сопровождать вас.
— Но до тех пор еще неделя. Я увижу вас до этого? — Она махнула рукой в сторону счетных книг. — Только ради моих счетов, не ради чего-то еще.
— Я не могу ответить вам сейчас, Элизабет. Я пока не знаю своих планов на ближайшее время и не знаю, что мне думать о вашем предложении.
— Если это поможет успокоить ваши оскорбленные чувства, думайте о нем как о рождественском подарке. Для нас обоих.
— Роза под другим именем и так далее… Мы можем называть это рождественским подарком или еще как-нибудь, но факт остается фактом.
Он взялся за дверную ручку.
— Николас.
Что-то в ее голосе вынудило его обернуться.
— Однажды я уже предлагала вам себя и предупреждаю, что больше этого не повторю. Если вам и в самом деле нужен этот корабль, то либо ставьте паруса, либо сходите на берег.
— Понятно. — Он смерил ее долгим взглядом. — Вы скоро получите мой ответ, даю слово. — Он кивнул и снова взялся за дверную ручку, буркнув себе под нос: — Рождественский подарок.
Она негромко рассмеялась ему вслед.
Быть может, именно этот смех, в котором ему послышалась нотка торжества, вернул Николасу его самообладание и чувство мужского превосходства. Его смущение улетучилось, в голове прояснилось.
Эта проклятая баба снова обратила против него его же собственное оружие. Так она поступила вчера и повторила это сегодня. У него на руках все козыри, а он бежит от нее, как молодой олень от охотника. Да что с ним происходит, в конце концов?
Только полный идиот мог бы оставить эту исключительную женщину в столь же исключительный момент.
Он, Николас Коллингсуорт, не идиот.
Он повернулся, скорым шагом пересек комнату и, прежде чем Элизабет выговорила хоть слово, обхватил ее одной рукой и с силой привлек к себе.
— Я намерен принять ваше предложение, леди Лэнгли. — Он крепко поцеловал ее. — Но у меня тоже есть условия.
— Я так и предполагала, — задыхаясь, еле выговорила она, глядя на него снизу вверх.
— Но я не могу принять ваши условия. Элизабет покачала головой и возразила:
— Они не служат предметом сделки.
— Все может служить предметом сделки. Таково первое правило торговли.
— В таком случае я отвожу их. — Она попыталась оттолкнуть Николаса, но он ее не отпустил. — Беру свои слова назад.
— Вы не можете это сделать. Между нами заключено устное соглашение. Я его принял.
Он снова поцеловал ее медленным и долгим поцелуем, и она слегка, почти неощутимо прильнула к нему, ослабив сопротивление; у ее губ был памятный ему пряный вкус… Черт побери, если это продлится еще минуту, он примет все ее условия, плюнет на все условности и овладеет ею прямо здесь, на ковре в библиотеке.
Николас отстранился и посмотрел на Элизабет. Ему нужно ее сердце, он всегда этого хотел, а она предлагала ему всего лишь свое тело… Ладно. Он примет то, что она предлагает. Пока.
В глазах у Элизабет горела долго сдерживаемая страсть, и она с трудом справилась с дрожью в голосе, когда спросила:
— Каковы ваши условия, Николас?
— Достаточное время для размышления, Элизабет. Я же сказал вам, что никогда не принимаю предложений без должного обдумывания. — Он привлек ее ближе и коснулся губами ее губ. — Я подвергну наше соглашение вдумчивому разбору и сообщу вам свои соображения при следующей встрече.
— И когда это будет?
Она легонько коснулась рукой рубашки у него на груди, и Николас ощутил невольное напряжение. Он поднес руку Элизабет к губам и поцеловал в ладонь. Ковер привлекал его все больше и больше, несмотря на то что стоял белый день и в библиотеку в любую минуту мог войти кто-то из слуг или дети. Но именно ради таких вот случаев и вставлены в двери замки.
Он испустил долгий-долгий вздох и отпустил Элизабет, удовлетворенный по крайней мере тем, что она более чем неуверенно держится на ногах. Впрочем, и он сам не чувствовал полной твердости в нижних конечностях.
— В тот день, когда я приеду за вами, чтобы сопровождать на обед к дяде.
А как же с этим? — Она вяло повела рукой в ту сторону, где на столе лежали гроссбухи. — Вы же сами сказали: каждый день в половине третьего.
— В настоящее время я предоставляю вам самой вести ваши дела так же, как вы это делали прежде. — Он отошел к двери и приоткрыл ее. — И должен вам заметить, Элизабет, что я никогда не упускал возможности поплавать под парусами, не упущу ее и теперь.
Николас закрыл дверь и постоял за ней. Минутой позже раздался знакомый грохот.
Николас усмехнулся. Забавно, что ваза, брошенная о стену в гневе, разбивается с иным звуком, нежели та, которую швырнули в приступе разочарования. Последнее слышать куда приятнее.
Глава 10
— Просто не знаю, что мне теперь делать, — произнесла Элизабет сквозь зубы, стараясь сохранить приятную улыбку на устах.
Она и Жюль стояли в гостиной в доме лорда Торнкрофта и разглядывали гостей, прогуливающихся по гостеприимному дому Николаса в ожидании обеда.
— Не верится, что лорд Торнкрофт, да и вообще любой человек и тем более холостяк мог устроить такое огромное сборище за немыслимо короткий срок, — раздумчиво проговорила Жюль. — Тут, пожалуй, человек сорок, не меньше.
Элизабет наблюдала, как Николас прокладывает себе путь сквозь толпу, то и дело целуя ручку даме или обмениваясь рукопожатием с джентльменом. Он двигался с мужественной грацией, выделяясь на общем фоне гостей шириной плеч и уверенностью походки.
— Кто-то должен был помогать его сиятельству с приглашениями и со всем этим. — Жюль обвела взглядом развешанные в проходах ветки омелы и падуба, гирлянды зелени, окаймлявшие дверь и окна, пестрые ленты, пучки ягод, привязанные к перилам лестницы и канделябрам. — Этот кто-то начал готовиться к празднику заранее. Все выглядит прелестно, однако кто бы ни занимался украшением дома, он явно большой любитель омелы. Быть может, у лорда Торнкрофта есть секретарь? Или мама прислала ему на помощь кого-нибудь из своей прислуги?
До них донесся непринужденный смех Николаса, и у Элизабет екнуло сердце.
— Сколько же времени нужно для «должного обдумывания»? — с горькой иронией повторила она выражение Николаса. Вчера и позавчера и каждый день после их разговора в библиотеке она тщетно ждала его появления. — Моими счетами он не занимается, невольно возникает вопрос, чем он, собственно, занят.
Жюль еще разок пригляделась к гостям и сказала: