— Всей жизни не хватит, чтоб ее очистить, — пробурчал себе под нос Жакоб, но так чтобы викарий слышал.
— Упомянутый же тобой случай, действительно имел место, однако он скорее прискорбное исключение, чем правило, м не удержавшись, весело закончил Матье де Нель, пропуская мимо ушей последнюю реплику Жакоба.
— Но Его Преосвященство вот уж третью визитацию поручает вам, — не унимался тот. — С чего бы это? Пусть сам бы и ездил.
Матье де Нель легко вскочил на коня.
— Мой дядя, как тебе известно, уже немолод и я готов оказать ему столь пустячную услугу. Но главное, каждое аббатство располагает немалой библиотекой, а книги — единственное утешение, оставшееся мне в жизни. Так что давай лучше поскорее тронемся в путь.
— Ха! — подпрыгнул Жакоб, ударяя себя по бокам. — Вот так бы сразу и сказали, мол, охота мне покопаться в пыльных манускриптах, оттого и ездим, а то придумали тоже: «очищать Церковь от скверны».
— Довольно, Жакоб, — строго прервал его викарий. — Тебе не мешало бы поразмышлять над такой христианской добродетелью как смирение.
— Как вам будет угодно, святой отец, — проворчал Жакоб, влезая на осла.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Слабый свет, от горевшего в изголовье светильника, просачивался сквозь опущенный шёлковый полог кровати.
Привилегия аббата ложиться спать при свете распространилась и на визитатора, а вот в братских кельях ночное освещение было строжайше запрещено. Но, как известно, всякий запрет лишь усиливает желание его нарушить, поэтому огрызки сальных свечей или плошки с плавающим в масле фитилем можно было обнаружить в любой келье.
Накануне Матье де Нель с Жакобом подъехали к аббатству Святого Аполлинария, когда солнце уже клонилось к западу. Опираясь на потемневшие от времени и грязи палки, с котомкой на тощем плече и флягой, в которой булькала вода, набранная этим утром в ближайшей реке, к монастырю стекались нищие. Они занимали места согласно только им известной иерархии, обустраивались на ночлег, чтобы завтра утром не пропустить час раздачи милостыни.
Час, когда сладостно скрипнут ржавые петли монастырских ворот и покажется суровый брат-елемозинарий, заправляющий раздачей подаяния. Его молчаливые помощники выставят за ворота корзины серых лепешек и чан с луковицами, и нищие с воплем «милости, святые отцы!» бросятся, отталкивая друг друга, к воротам аббатства.
Покрикивая, а в иных случаях, и раздавая затрещины, брат-елемозинарий принудит убогую братию выстроиться в некое подобие очереди и только после этого позволит приступить к раздаче милостыни.
— Иди с Богом! — равнодушно обронит заученную фразу монах, всучив в дрожащие от нетерпения руки скудное подаяние.
Время от времени монахи пытались соблазнить нищих более сытным прокормом в обмен хоть на какую-нибудь работу, но все их усилия оказывались тщетными. Те, потрясая гноящимися язвами, а для пущей наглядности, демонстрируя реальные и мнимые уродства, отказывались работать, напоминали святым отцам о христианском милосердии, и продолжали довольствоваться объедками монашеской трапезы, нещадно вырывая друг у друга куски посытнее.
В воротах аббатства Святого Аполлинария, осел Жакоба, вдруг заупрямился, отказываясь войти. Как пошутил потом викарий, Буцефал, очевидно, забыл о своем благородном имени, роднившем его с лошадью великого грека. Конь же визитатора, гнедой красавец из конюшни Его Преосвященства, презрительно фыркнул, и гордо прошествовал мимо продолжавшего упираться осла.
Глупая сцена затягивалась. Жакоб израсходовал весь запас приличествующих месту увещеваний, на которые Буцефал не обратил абсолютно никакого внимания.
Нищие бросили ловить блох в своих заскорузлых от грязи и пота отрепьях. Оскалив гнилые зубы, они с интересом следили за безуспешными попытками Жакоба заставить осла войти в монастырские ворота. Он, то грозился задать Буцефалу трепку, то ласково ему обещал целый мешок ржаных корочек — все впустую. Ситуацию спас привратник аббатства, предложив заняться упрямцем.
В этот самый момент на дороге, ведущей от церкви к воротам, показался отец-настоятель в сопровождении нескольких монахов.
Аббат Симон был само внимание и предупредительность. После легкого ужина и вечерней службы он лично провел визитатора по обители. И, конечно, не упустил возможности сразу же дать понять — своим нынешним процветанием аббатство обязано исключительно ему.