Францисканец закинул голову, с удовлетворением всмотрелся в затянутое тучами небо — ни луны, ни звезд, лишь темная вязкая масса.
— Сами небеса благоволят нам, — прошептал он.
Минуту спустя, егко перемахнув через забор, троица оказалась в саду аптекаря. Не успели они сделать и шага, как из темноты, захлебываясь лаем, выскочил хозяйский пес.
— Вот тебе, добрый сторож, — ласково проговорил монах, бросая псу кусок сырого мяса. — А теперь быстро за мной, — скомандовал францисканец, — вон под тем деревом мы найдем лестницу, — он указал в глубину сада, где за силуэтами облетевших деревьев проступала черная громада: стена Ломбардского коллежа.
Маленький Жан действительно оказался мастером своего дела, он в два счета и без лишнего шума открыл боковую дверь часовни. Сложности вышли с замком на сундуке, в котором хранились золотые экю. Маленький Жан бился над ним не менее получаса, но так и не сумел открыть.
— Придется сбивать, — подвел он неутешительный итог своим стараниям.
— Но так кражу обнаружат быстрее, — всполошился францисканец.
— Ничего не поделаешь, — развел руками Маленький Жан, — либо сбиваем, либо уходим ни с чем.
Он вытащил из-за голенища сапога миниатюрный рычаг и отработанным движением поддел замок, который со звоном брякнулся на пол. Внутри сундука лежали два полотняных мешочка и несколько книг в дорогих переплетах. Вместо ожидаемых 600 экю они насчитали 480, но и это казалось целым состоянием!
Ночная экспедиция в часовню Ломбардского коллежа стала первым делом такого рода в жизни бедного школяра. Впрочем, ночные кошмары, в которых он на ватных ногах убегал от преследовавших его полицейских сержантов, мучили его совсем недолго. Так прошла неделя, другая, жизнь потекла, как и прежде: лекции, таверна, девицы мамаши Гуло и снова лекции. Гроза разразилась неожиданно в самом начале весны, когда он совершенно успокоился, а проникновение на территорию Ломбардского коллежа, перешло в разряд воспоминаний.
Виной тому, что следователь из Шатле вышел на след грабителей, стала сердечная привязанность Маленького Жана к вину. Как-то раз Маленький Жан, завсегдатай таверны «Шишка», развязал язык и стал хвастаться своими дивными способностями открыть любой, даже самый хитроумный замок. Заметив оскорбительное недоверие слушателей, он в простоте своей пьяной души рассказал о часовне Ломбардского коллежа. Правда, о том, что замок на сундуке он так и не сумел открыть, Маленький Жан не упомянул — эта деталь казалась ему несущественной.
Той же ночью он спал на гнилой соломе в сырой камере Шатле, а утром, не дожидаясь пыток, Маленький Жан во всем признался и охотно сообщил имена сообщников.
Школяра люди парижского прево схватили на хлебном рынке, когда он расплачивался за купленный пирог с жареными почками, средь бела дня на глазах у всех, как обычного воришку.
Такого страха, как в последующие три дня, он никогда больше в жизни не переживал. Правда, в Шатле ытать его не стали — клириков, а все студенты университета принадлежали к этой касте избранных, мог судить лишь церковный суд. Королевский прево и следователь прекрасно об этом знали, но не упускали случая продемонстрировать, что власть короля в Париже — не пустуй звук, впрочем, без особого успеха.
Так получилось и в этот раз. Как только стало известно о заключении студента школы «Красной лошади» в королевскую тюрьму, епископ Парижа и ректор университета сочли это оскорблением, потребовали немедленного освобождения и принесения извинений. Прево противился, ректор доказывал, что ограбление часовни Ломбардского коллежа — дело, касающееся исключительно университета. Епископ Парижа со своей стороны грозил тлучением, если клирика не выпустят на свободу в тот же день, и прево ничего не оставалось как уступить напору духовной власти. Пойдя на компромисс, он приказал отпустить школяра, но без всяких извинений — слишком много чести для вора!
Оказавшись на воле, школяр, переполненный тюремными впечатлениями, решил покинуть Париж и отправился в Орлеан продолжать обучение. С тех пор прошло немало лет и немало пережил он приключений, пока не остановил свой выбор на аббатстве Святого Аполлинария.
Жизнь монаха его вполне устраивала, особенно с тех пор, как отец-настоятель, поколебавшись какое-то время, оценил его маленький план.
***