— Вы читали сборник «За синей далью»? — чтобы поддержать разговор, спросила она Алмазова.
— Опус Кливерова-Шиверова? — подскочил на своем кресле старпом. — За него Борьке Ролдугину по шее надо накостылять. Наврал с три короба, осрамил товарищей, а срам фиговым листочком прикрыл. Я у него Талмасов, Серега Иконников — Оконников, капитан Девятов — Десятов. До чего додумался: сделал меня судовым сердцеедом, всех буфетчиц и дневальных в мою постель положил! Я его взял было за грудки, а он мне: в литературе нельзя обойтись без прототипов! Тоже мне Станюкович! Никакие мы для него не прототипы, а просто противные типы!
— Я бы этого не сказала, — простодушно улыбнулась Татьяна. — Лично мне, например, штурман Талмасов определенно понравился. Широкой душой, бесшабашностью натуры…
— Верно? — благодарно глянул на нее старпом. — Если честно говорить, он, собака, кое-что во мне точно подметил. Кроме юбочных дел, конечно.
— А вдруг он вас, Ген Силантьич, обессмертил? — встрял в разговор Юра Ковалев. — Станет классиком, критики будут на нем хлеб зарабатывать и выяснят, что штурмана Талмасова он с вас изобразил! Войдете в историю литературы.
— Мне из нее сейчас выйти хочется, — проворчал Алмазов.
— Старшего помощника приглашают в ходовую рубку! — вежливо проворковал динамик судовой трансляции.
— Кэп проголодался, — вслух расшифровал команду старпом. — И верно, засиделся я тут с вами, пора и о службе вспомнить.
Алмазов неожиданно шустро для своей комплекции вскочил с охнувшего кресла, властно захлопнул за собою дверь.
«Вот кто тоже никогда не будет моим пациентом», — глядя ему вслед, подумала Татьяна.
— Пойду-ка и я крутану для поднятия настроения хорошую пленку, сказал Юра Ковалев. Вскоре после его ухода из динамика полились чарующие аккорды из «Времен гола» Чайковского.
Дверь кают-компании распахнулась, стремительно вошел капитан Сорокин.
— Хорошая музыка помогает пищеварению, — сказал он, потирая руки. Давай-ка мне, Акимовна, со дна погуще!
Глава 10
Сергей Урманов поджидал поезд на перроне. Предстоял неприятный для него момент встречи с контр-адмиралом Русаковым. Сергей не чувствовал за собой никакой вины, но знал крутой характер Андрея Ивановича и потому зябко поеживался, стоя на разогретом беспощадным августовским солнцем асфальте. Поезд опаздывал…
Наконец обшарпанный репродуктор косноязыко объявил о прибытии восточного скорого, и в конце платформы показался зеленый лоб тепловоза. Проплыли мимо номерные таблички головных вагонов, появился и нужный седьмой.
Сергей знаком пригласил следовать за собой стоявшего рядом шофера, ухватясь за поручень, прыгнул на ходу в открытую дверь.
— Товарищ моряк! — укоризненно воскликнула проводница.
— Извините, милая девушка, — пробормотал Урманов, протискиваясь в коридор мимо выставленных рядком чемоданов, ящиков и корзин. Забыв постучать, откатил дверь купе.
Русаков-старший стоял в проходе между полками. Был он в штатском спортивного покроя костюме, густо посоленные сединой волосы, уложенные на пробор прической «внутренний заем», закрывали солидную плешь на затылке. Возле столика сидела его жена, Полина Никитична, дородная женщина с крупными чертами лица.
— Здравия желаю, товарищ контр-адмирал! — вскинул руку под козырек Урманов.
— Не надо, Сергей, — устало отмахнулся Русаков. — Я здесь не по службе.
— С приездом, Полина Никитична.
— Здравствуйте, Сережа. А где же Игорь?
— Он вас дома ждет. Прошу на выход, машина на вокзальной площади.
Урманов двинулся первым, подал руку жене адмирала, помог сойти с подножки. Шофер вынес из вагона два кожаных чемодана.
— Будь возле машины, Толя, — сказал ему Урманов.
— Ну так что ты на это скажешь?.. — сердито насупился Русаков, когда они остались втроем.
— Павел вам написал обо всем, Андрей Иванович, — опустил глаза Урманов.
— Павел Павлом, а ты? — в упор глянул на него контр-адмирал. — Или твое дело сторона?
— Я пытался его отговаривать, даже перевел на казарменное положение, но… таких законов нет, чтобы запретить офицеру жениться.
— Но есть командирский авторитет, весомое слово старшего!
— Коли уж родственники не сумели его переубедить, куда мне…
— Мы далеко, а ты каждый день рядом!
— Ты несправедлив к Сергею, Андрюша! — мягко возразила Полина Никитична. — Тебе прекрасно известен характер Игоря…
— Ладно, о нем потом, а кто же она?
— Работница завода, красивая женщина…
— Женщина? — замедлил шаг Русаков. — Разведенная жена?
— Нет, почему же, замужем она еще не была… — преодолел неловкость Урманов.
— Ах, Пашка, каков стервец! — желчно выдохнул Русаков. — Как икону расписал: и общественница она, и уважаемый на заводе бригадир!
— Все это верно, Андрей Иванович…
— Чего ж ты сам не женился на такой хорошей?
— Не в моем вкусе, да и не пошла бы она за меня…
— Ну, а если по совести? — Русаков властно взял Сергея за плечо, повернул к себе.
— Если по совести, то говорят о ней разное. Не знаешь, кому верить…
— Не приготовили они нам крестины сразу же после свадьбы? — нервно фыркнул Русаков. Сергей неопределенно передернул плечами.
— Не в том суть, какой она была, Андрюша, — подала голос Полина Никитична, — лишь бы теперь стала хорошей женой нашему Игорю. Да и поздно виноватых искать, свадьба через три дня. О том надо думать, чтобы по-людски ее справить.
— Об этом не беспокойтесь, Полина Никитична. Павел уже снял банкетный зал в ресторане «Парус». Игорь дал деньги моему помощнику по снабжению, тот закажет стол…
— А наряды свадебные у них есть, кольца обручальные?
— О чем ты талдычишь, мать? Думаешь, вчера только они сговорились? сердито глянул на жену Русаков.
Подошли к машине.
— Номер для нас забронировал? — спросил Русаков.
— Гостиница есть, Андрей Иванович, только Павел велел к нему вас везти.
— Никаких Павлов! Едем в гостиницу! — распорядился Русаков, усаживаясь на заднем сиденье «Волги».
— Где они жить собираются? — после долгого молчания осмелилась спросить Полина Никитична.
— У Кармен есть комната в заводском семейном общежитии, — машинально ответил Урманов.
— У кого, у кого? — пробасил сидевший до этого нахохлившись Русаков.
— Она что, цыганка?
— Простите, я оговорился. Это ее так подружки прозвали, на самом деле она Ирина…
— Кажется, украинка.
— Поехали к Павлу, Андрюша, — попросила мужа адмиральша, — там сразу с невесткой познакомимся.
— Нет, мать, — жестко отрезал Русаков, — не мы к ним, они к нам должны прийти.
Сергей сидел рядом с шофером, стараясь не глядеть в зеркало заднего вида, в котором видна была неподвижно застывшая, словно восковая, голова адмирала, и думал о том, насколько сродни морю характер этого человека. В хорошем настроении он благодушен и ласков, как штилевой бриз, зато, когда гневался, многие опасались попадаться ему на глаза. Чего греха таить, бывал Русаков и несправедлив в такие минуты, правда, остыв, находил в себе мужество извиниться перед напрасно обиженным. Припомнилось Урманову, как однажды и он угодил в яростную русаковскую бетономешалку…
Было это в одном из дальних походов. Головным в отряде кораблей шел эсминец «Летучий», которым тогда командовал Сергей, а возглавлял переход начальник штаба соединения капитан первого ранга Русаков. По старой морской привычке, а может, и потому, что не очень доверял молодому командиру корабля, начштаба почти круглые сутки проводил на мостике, подремывая в принесенном из кают-компании кресле. Урманова злила эта назойливая опека: он не чувствовал себя хозяином корабля даже тогда, когда слышал за спиной сладкое похрапывание Русакова.
Начштаба ушел вниз, только когда корабли легли в дрейф в точке встречи с танкером-заправщиком, который еще не подошел.
— Я сосну чуток, — сказал Русаков. — Разбудите меня перед швартовкой к заправщику.