Позднее Кэтрин Смит проанализировала «Сравнение Древнего и Нового Рима», чтобы показать, каким образом в нем проявляется «декомпартментализация» дисциплин, прежде незнакомая итальянцам [Smith 1992: 150–170]. Как пишет Смит, Хрисолора в рамках одного текста поднимает множество сюжетов и тем самым имплицитно выступает за обращение к различным тематикам для решения одной задачи (в данном случае – для восхваления двух городов). Далее Смит анализирует отсылки к классическим произведениям в каждой части письма: с ее точки зрения, Хрисолора прежде всего стремился не только воспеть Древний и Новый Рим, но и воспроизвести палитру классических стилей и источников, к которым следует обращаться, чтобы создать достойное сравнение (synkrisis) [Ibid.: 157]. В обоих исследованиях на передний план выходит композиционная структура письма, в то время как содержание – описание зданий и статуй – отступает назад.
Однако именно эти описания и представляют собой главный интерес для нашей книги. Прежде всего нам важно, как Хрисолора рассказывает о статуях и колоннах Константинополя, – по его словам, именно в них проявляется величие города и именно они служат маркерами исторического перехода от старой веры к новому христианскому учению. Это позволяет подытожить некоторые идеи, уже звучавшие в предыдущих главах. Кроме того, это письмо соотносит концептуальный фундамент византийской теории визуального, сформулированной во время и после эпохи иконоборчества, с конкретными монументами. Упоминая «глиптические искусства» (я перефразирую автора), Хрисолора не просто мельком отсылает к изображениям, украшавшим Константинополь. Описания Геракла, великанов и прочих статуй становятся важнейшей точкой отсчета, позволяющей проследить переход от язычества к христианству. В письме открыто звучит идея: предшествующая модель важна, потому что именно от нее идет развитие в сторону новой, лучшей идентичности. Этот мотив становится особенно очевидным, когда Хрисолора подробно останавливается на том, что Константинополь неизбежно стоит выше Рима, ведь он был основан позже, а у Рима не было этого преимущества в виде наличия предшественника. Отношения прототипа и копии играют важнейшую роль в византийской теории визуального. И это письмо, таким образом, – не только дипломатический и риторический документ, но и яркое свидетельство сохранившихся в Византии представлений о создании и рассматривании образов. По Хрисолоре, языческие статуи – это первая и ключевая ступень истории, которая способствовала возникновению и последующему расцвету христианской культуры в ее материальных проявлениях.
Хрисолора в Риме
В начале своего письма Хрисолора пишет, что составляет этот текст «ради удовольствия» [Хрисолора 2005], под которым, очевидно, понимает описание различных уголков Рима. Он упоминает других писателей, воздававших должное красотам этого города, в том числе ссылается на великого оратора Античности Ливания (не называя его прямо). Это перекликается со структурой современных научных статей: Хрисолора «анализирует предшествующую литературу по предмету, а потом предлагает новую интерпретацию» [Smith 1992:157]. Кроме того, образованный читатель/слушатель сразу понимает намек: даже столь горячий патриот, как Ливаний (страстно любивший свою родную Антиохию), не мог не признать Рим самым прекрасным из всех городов. Здесь можно провести аналогию с позицией самого Хрисолоры, но он в определенной степени подвергает ее деконструкции, поскольку в его тексте особая роль Нового Рима неразрывно связана с Древним Римом, хотя, разумеется, Константинополь превосходит своего предшественника.
Однако я полагаю, что есть и другая причина, почему Хрисолора начинает письмо с отсылки к предыдущим образцам красноречия. Само слово «образец» (prototypos) играет в этом контексте важнейшую роль. Идея образца красной нитью проходит через весь текст и снова появляется в ключевой момент, когда Хрисолора отстаивает первенство Константинополя на основании того простого факта, что тот был основан позднее и по образцу Рима, а Рим, при всей своей красоте, не имел подобного предшественника, который послужил бы стандартом.
Ибо он [Рим], не оглядываясь на какой-то, так сказать, совершенно особый образец, довольствовался тем, чтобы просто превзойти всех. Наш же [Константинополь], рассматривая его [Рим] в качестве образца, а если попристальнее на него посмотреть, то и некоего архетипа, многое усовершенствовал и возвеличил.