Эти искуснейшие изваяния выставляли на всеобщее обозрение, но зачастую и унижали. Евсевий рассказывает, как вытаскивали из святилищ статуи, выполненные из драгоценных материалов, – в том числе золота. Лишенные своих украшений, они «открывали всем безобразие, скрывавшееся под расписанными их образами». Статуи божеств, отлитые из меди, «боги старых сказок, увозились, опутанные волосяными веревками», словно пленники [Там же].
Вероятно, многие современники были потрясены такими актами вандализма, когда храмовые алтари и статуи выставлялись напоказ. Но в то же время удивительно, что такой страстный апологет христианства, как Евсевий, не требует от набожного христианского императора однозначного уничтожения статуй. В приведенном отрывке мы видим целый спектр возможных реакций на появление статуй в Константинополе (в том числе высмеивание и осуждений), однако заметна здесь и аксиома, которую раньше почти не замечали: как бы ни стремился Константин уничтожить дохристианские верования путем запрета ритуалов и жертв (по Евсевию) – дохристианская статуя попросту не могла подвергнуться такому же всеобъемлющему запрету, во всяком случае, исходя из письменных документов. Неоспоримым предстает тот факт, что в этих объектах видели объект гражданской гордости и украшение городской среды. Кроме того, статуя представала символом имперского всемогущества. Однако по-прежнему неясно, почему прохристианская партия не попыталась подчеркнуть визуальную и материальную сторону новой религии, хотя бы для того, чтобы противопоставить собственную культуру этим «чужеродным» артефактам, украшавшим город. Почему, иными словами, мы не находим у Евсевия и некоторых других авторов подробных описаний образов Христа и святых? Вместо этого они обращают все усилия на описания Креста и статуи императора.
Рассмотрим, например, как Евсевий описывает обращение Константина в христианство: императору было видение Креста, а потом ему приснился сон, в котором Христос приказал сделать «знамя, подобное этому виденному на небе» [Евсевий 1852,1: 29]. Таким образом, первым однозначно христианским объектом в истории римлян становится этот Крест, который Константин приказывает выполнить «из золота и драгоценных камней» [Там же: 30]. Его описанию отводится целая глава:
…на длинном, покрытом золотом копье была поперечная рея, образовавшая с копьем знак Креста. Сверху на конце копья неподвижно лежал венок из драгоценных камней и золота, а на нем символ спасительного наименования: две буквы показывали имя Христа, обозначавшееся первыми чертами, из середины которых выходило «р».
Определенно, речь о трехмерном объекте. Далее мы выясняем, что «потом на поперечной рее, прибитой к копью, висела… ткань, а… при самой верхней части описанной ткани висело сделанное из золота грудное изображение боголюбивого василевса и его детей» [Там же: 31]. Константин не отказался от возможности ввести себя и своих близких в область визуального искусства: здесь мы видим, как Крест дополняется узнаваемыми императорскими смыслами. Это самое подробное описание христианского объекта, которое приводится в биографии императора.
Несколькими главами позже Крест появляется снова, когда Евсевий описывает торжественный въезд Константина в Рим после гибели Максенция:
И возвестил всем людям о спасительном знамени посредством великого писания и столпов, а именно, среди царственного города воздвиг против врагов этот священный символ и начертал определенно н неизгладимо, что сие спасительное знамя есть хранитель… всего царства. Когда же на самом людном месте Рима поставили ему статую, он немедленно приказал то высокое копье в виде креста утвердить в руке своего изображения и начертать на латинском языке слово в слово следующую надпись: «Этим спасительным знамением, истинным доказательством мужества, я спас и освободил ваш город от ига тирана и, по освобождении его, возвратил римскому сенату и народу прежние блеск и славу» [Там же: 40].
Итак, по Евсевию, первым христианским артефактом был трехмерный Крест с хоругвью, а его увеличенная копия стала частью статуи императора. Сопроводительная надпись как бы включает Крест в более широкий имперский контекст, который она транслирует: Крест становится оружием империи, он подстраивается под статую, а не наоборот. В «Жизни Константина» упоминаются и другие христианские образы: символ Доброго Пастыря при источниках на рыночной площади, а также Даниил со львами. Крест находился в «превосходнейшей из всех храмин царских чертогов, в вызолоченном углублении потолка», где император «приказал утвердить великолепную картину с изображением символа спасительных страданий, которое составлено было из различных драгоценных камней, богато оправленных в золото» [Евсевий 1852, III: 49]. Но единственным образом Христа остается символ Доброго Пастыря.