Замечательным примером служит рассказ Геродота о встрече Гекатея Милетского с фиванскими жрецами. В VI веке до н. э. Гекатей, логограф и этнограф, посетил Египет и попытался произвести впечатление на фиванцев, перечислив своих предков на шестнадцать поколений назад вплоть до богов. В ответ его привели в храм и показали 345 деревянных статуй верховных жрецов, созданных ими еще при жизни. Геродот во время своей предположительной поездки в Египет тоже как будто видел эти статуи. Эта история говорит не только о знании прошлого и «младенчестве греческой цивилизации перед лицом великой древности Египта» [Moyer 2002: 70–71] – статуя в ней служит осязаемым символом этой временной пропасти, внушающей страх и благоговение, а также генеалогической эмблемой [Ibid.].
Известно о нескольких случаях, когда в Античности статуи оказывались повергнуты и/или полностью разрушены. Пол Космин полагает, что манипуляции со статуями служат маркером разрыва в формировании истории и исторического времени или, напротив, их последовательного развития. И хотя Космин в основном говорит об империи Селевкидов, его наблюдения совпадают и с основными темами настоящего исследования. Свержение статуи императора означало не только отказ ему подчиняться: «в рамках общей гражданской культуры эллинистического мира разрушение статуи царя было распространенной, публичной и прозрачной идиомой, служившей для периодизации истории сообщества» [Kosmin 2018: 147]. Эта идея легко накладывается на византийскую картину мира, причем не только по отношению к портретам императора (пример – император Лев, приказывающий снять с ворот икону Христа). На Западе статуи (или идолы) тоже обозначали поворотные точки истории, «будучи визуальным объектом для размышления, который формирует историю и ход времени» [Akbari 2014: 619].
Такой же интерес представляет устойчивая связь между скульптурным изображением и способностью к прорицанию, сформировавшаяся в неоплатонической традиции [Athanassiadi 2015: 123]. И хотя Ямвлих, один из самых известных неоплатоников, возможно, осудил подобные практики, этот тип гаданий вошел в стандартный обиход и даже стал считаться чем-то престижным[49], особенно в контексте теорий о конце света, или Апокалипсисе. Множество исследователей, занимавшихся вопросом апокалипсиса, в целом признавали, что в описаниях видений о конце света статуям принадлежало особое место, однако этот вопрос еще не получил внимательного рассмотрения.
Наиболее известное видение такого типа фигурирует во второй главе Книги пророка Даниила, и это, возможно, самое раннее описание апокалипсиса в истории иудаизма[50]. Царь Навуходоносор II, величайший из правителей Вавилона, живший за четыреста лет до составления Книги Даниила, видит страшный сон. Проснувшись, он призывает к себе мудрецов, чтобы они истолковали значение сна, но сначала описали его сюжет. Мудрецы возмущаются такому нечестному требованию, и царь приговаривает их к смерти. Однако накануне казни к Навуходоносору является пророк Даниил и выполняет его желание:
Тебе, царь, было такое видение: вот какой-то большой истукан, огромный был этот истукан, в чрезвычайном блеске стоял он пред тобою, и страшен был вид его. У этого истукана голова была из чистого золота, грудь его и руки его – из серебра, чрево его и бедра его медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные. Ты видел его, доколе камень не оторвался от горы без содействия рук, ударил в истукана, в железные и глиняные ноги его и разбил их. Тогда все вместе раздробилось: железо, глина, медь, серебро и золото сделались как прах на летних гумнах, и ветер унес их, и следа не осталось от них; а камень, разбивший истукана, сделался великою горою и наполнил всю землю.
В своей интерпретации Даниил описывает конкретные империи и срок их жизни, сопоставляя их непосредственно с частями статуи. Форма статуи становится визуальной метафорой, позволяющей проиллюстрировать разделение времени и пространства. Более того, материалы, из которых она выполнена, выстраиваются в иерархию – от самого роскошного и драгоценного (золото) сверху до наименее обработанного и устойчивого (глина) снизу. Космин описывает статую целиком как нечто «переходное, непрочное, неустойчивое и идолообразное» [Ibid.]. В религиозном контексте Книги Даниила все эти описания абсолютно верны. Но в то же время истукан предстает вечным, непобедимым и устойчивым по сравнению с любым артефактом – кроме камня, который его обрушивает. Иными словами, именно статуя воплощает в себе величайшие империи и их владык, поскольку статуя имеет наибольшую ценность. Ее намеренно противопоставляют камню – природному, необработанному объекту, к которому не прикасались руки человека, – и так еще яснее становится ценность статуи по человеческим стандартам. И хотя это само собой очевидно, все-таки подчеркнем, что в постепенном разрушении статуи проявляется ход времени по мере того, как человечество шаг за шагом вступает в эру вечного и божественного.