Можно сказать, что авторы «Заметок» пытаются компенсировать реальное положение дел в городе, представляя упадок как нечто временное – как некую фазу, на смену которой скоро явится период реконструкции, поскольку такое уже не раз случалось в истории Константинополя, на что открыто намекается в первых главах. Ситуация и правда была не настолько тяжелой: даже если город и переживал упадок в качестве урбанистической единицы, «он по-прежнему процветал как сеть полуурбанистических ядер» [Ibid.]. Кроме того, во второй половине VIII века началось возрождение культуры, частично вызванное тем, что Константин V постарался восстановить греческое население Константинополя. После засухи император также привлек множество рабочих для ремонта городского акведука, который не использовался на протяжении последних 140 лет, и тем самым дал живой пример реконструкции [Ibid.]. Если «Заметки» писались на протяжении нескольких десятилетий VIII века и даже в начале IX века, как убедительно доказывают некоторые исследователи, то этот текст мог приободрять читателя и служить напоминанием об изменчивости фортуны: за многочисленными периодами упадка неизменно следовало обновление.
Если взглянуть на «Заметки» сквозь призму иконоборчества, длившегося с VIII века вплоть до 843 года, их можно счесть последовательным комментарием к проблеме создания, разрушения и последующего восстановления произведений искусства – цикла, разыгрывавшегося еще в Поздней Античности до основания Константинополя. Иными словами, отслеживая (или пытаясь отслеживать) историю столицы, авторы «Заметок» невольно вынуждены обратиться к дискуссиям, которые неофициально начались еще в IV веке, если не раньше, и достигли своей кульминации в VIII веке в форме иконоклазма[65]. В VIII и IX веках эти дискуссии вращались вокруг вопросов строительства, разрушения и перемещения объектов – если не статуй и зданий, то хотя бы икон. Иконоборческий собор, состоявшийся в 754 году в Иерии, выпустил, помимо прочего, постановление, согласно которому церковную утварь, такую как литургические сосуды, покровы и одеяния, не следовало уничтожать, даже если на ней имелись изображения святых. Цитируя Яся Эльснера, Иерийский собор требовал не «абсолютного уничтожения», а «прекращения создания новых объектов» [Elsner 2012: 380], причем не запрещал возможной реставрации или репродукции, если на то согласятся церковные иерархи и император. Седьмой Вселенский собор, созванный в 787 году в Никее, чтобы положить конец иконоборчеству и ограничениям, связанным с созданием икон: создатели икон отныне пользовались поддержкой, а те, кто мешал изготовлению святых образов, предавались анафеме[66]. В решениях этих соборов, как мы видим, отразились более масштабные процессы, влиявшие на столицу в ритме, описанном авторами «Заметок»: разрушение или обветшание, возможность для появления чего-то нового и, наконец, восстановление. Я не пытаюсь утверждать, что авторы и/или редакторы «Заметок» намеренно меняли текст в соответствии с требованиями соборов. Скорее я предполагаю, что иконоборческие тенденции, отразившиеся в церковных постановлениях, перекликаются с циклом создания, разрушения и обновления материальной культуры, описанным в «Заметках». В тексте подразумевается, что подобные практики (строительство, разрушение и т. д.) являются частью исторического континуума, а не чем-то уникальным, свойственным лишь тому периоду, когда была написана эта книга, даже если теоретические обоснования, связанные с такими практиками, меняются от эпохи к эпохе [Ibid.].
65
По этому вопросу существует большое количество литературы. См. удобный перечень работ, посвященных борьбе с изображениями в Византии, у [Brubaker, Haldon 2011]. Обратите внимание, что я использую термины «иконоборчество» и «борьба с изображениями» как синонимы, поскольку, с моей точки зрения, современники не делали разницы между первым и вторым. Даже если свидетельств реальной иконоборческой деятельности меньше, чем считалось ранее, концептуальное измерение «иконоборчества», на мой взгляд, было важным элементом этого феномена.