Чтобы раскрыть секреты статуй с Ипподрома, император Феодосий едет туда в сопровождении философов. Это значит, что для понимания этих объектов были необходимы опытные интерпретаторы. В этом отношении философы напоминают толкователей снов: сонники также пользовались в Византии большой популярностью на протяжении нескольких столетий. Поведение философов соответствует мессианско-эсхатологической трактовке фигуры царя, которая утвердилась в VI–VII веках, до написания «Кратких заметок», и достигла своего расцвета именно в тот период, когда был создан этот текст (т. е. в IX–X веках) [Magdalino 2017: 580]. Философы выполняют свое задание in situ, и это заставляет вспомнить историю Химерия и Феодора (см. раздел «Прорицание»). Интересно, что император, философы и чиновники предстают как зрители, и этот статус превосходит их политическую идентичность. Неважно, какое положение они занимали в запутанной иерархии византийского общества: «Заметки» восхваляют рассматривание ради самого рассматривания и выступают за то, чтобы человек открыл в себе внимательного и прозорливого зрителя. Конкретно в этой главе философствование обретает осязаемое материально-визуальное измерение. Мудрецы провозглашают важность рассматривания – первого и важнейшего этапа герменевтического процесса. Таким образом, они утверждают, что расшифровка имперской истории зависит от способности оценивать и интерпретировать визуальные объекты.
Место, в котором они ведут свои исследования, также наделено большой важностью[71]. Построенный в эпоху Северов, при Константине I Ипподром был расширен, достроен и украшен множеством статуй. Как отмечает Сара Бассетт, в дальнейшем его украшали статуями такие императоры, как Констанций, Феодосий I, Аркадий и Феодосий II[72]. Так в скульптурах Ипподрома, собравшихся там с течением времени, воплотилась идея исторических перемен. Это место напоминало не только о римской истории, но и о пропорциях мироздания [Lyle 1984: 827–841][73]. В хронике Иоанна Малалы (о которой пойдет речь в главе 3) говорится, что Ипподром был построен по образцу рая, земли и моря [Малала 2016: 175]. Но даже если Малала отмечает соответствие между Ипподромом и вселенной, он не может не упомянуть некое напряжение, связанное с событиями, которые состоялись исключительно в силу существования Ипподрома. Он рассказывает о распре между так называемыми «стихиями» (колесничими и их факциями), которая вырывалась за пределы Ипподрома в городскую среду. Авторы «Заметок» тоже упоминают «множество убийств и злодеяний», совершенных на этом месте [Cameron, Herrin 1984: 141].
Согласно источникам, к X веку Ипподром превратился в своеобразный музей, где в определенные дни проводились церемонии, а цирковые факции утратили всякое реальное значение [Малала 2016]. Несмотря на такие перемены, императоры по-прежнему подпадали под очарование каменных и бронзовых обитателей Ипподрома, которых они пытались использовать для самых разных целей – от отпугивания врагов до лечения импотенции[74]. Однако этот эпизод из главы 64 добавляет этой арене, и без того многогранной, новую, не изученную в должной степени сторону: теперь Ипподром становится местом прорицания и привлекает к себе философов, готовых размышлять и спорить о значении здешних статуй. И, что еще интереснее, в силу загадочного знания, которым наделены эти статуи, Ипподром как будто бросает вызов императорскому могуществу.