Выбрать главу

Графические образы России исследуемого времени явно образуют коммуникативную систему со сложной знаковой кодификацией, что побуждает рассматривать их в качестве языка и ограниченно применять к ним методы семиотики и лингвистики. Работоспособность данных техник продемонстрирована исследованиями периода «лингвистического поворота» и ориентальными дебатами. Их следствием стало то, что ныне аналитическая процедура для историка-русиста перестала исчерпываться восстановлением условий порождения и функционирования понятий (Begriffsgeschichte)[13]. Проводить такую реконструкцию необходимо, и это сложно делать, но сама по себе она была бы достаточной только в том случае, если бы язык лишь отражал интеллектуальные явления, фиксировал уровень их концептуализации. Однако он их еще и порождает.

Смещение исследовательского внимания с результата на способы его достижения стимулировало обсуждение технологических аспектов такой процедуры. В последние годы на встречах русистов речь часто идет об интегративных и мобилизационных механизмах империи, в том числе о способах классификации подданных и практиках их ранжирования[14]. Очевидные для участников этих встреч творческий характер понятия «народонаселение» и разнообразие применявшихся способов распознавания народов, а также зависимость современного языка описания от утвердившегося в XIX в. русского этноцентричного дискурса подтверждают произнесенный несколько лет назад Х. Хаарманом (редактором сборника, посвященного «русскости») «диагноз»: бытующие в современной науке и массовом сознании представления о русской нации (как, впрочем, и об остальных народах империи) весьма фантастичны и в значительной степени базируются на созданных в разные времена идеологемах, стереотипах, мифах и топосах[15].

Наука пока не предложила убедительной альтернативы этим формам знания. Дело в том, что применение рутинных методов анализа письменных свидетельств не дает положительного эффекта для выявления групповой солидарности в России XVIII в. Их низкая производительность порождена спецификой исследуемого культурного пространства, для которого характерны либо отсутствие, либо семантическая многозначность русскоязычных терминов и символов, выделяющих человеческие общности[16].

В Западной Европе до эпохи Просвещения термины «народ» и «нация» применялись преимущественно к неевропейцам. Они допускали описание человеческого разнообразия без использования каких-либо классификаций и схем развития. Писатели-путешественники раннего Нового времени не испытывали потребности в различении неевропейского мира, представляя его жителей как некое нераздельное «бесконечное множество» наций Африки и Америки. К XVIII в. западный концепт «нация» начал отделяться от «этничности». Он стал увязываться с культурными качествами, отсутствующими вне Европы. Тогда же идея расы дала основания для разделения людей по «природе», что низвело различия между неевропейцами до уровня тривиальности. А слово «племя» обрело коннотации априорной ущербности[17]. Однако пришедшие в Россию вместе с иностранными специалистами и переводной литературой европейские термины в XVIII в. еще не получили однозначного признания в речи отечественных элит. Слова «народ», «народность», «нация», «Россия» использовались в столь вариативных значениях, что не позволяют заподозрить наличие твердых соглашений по этому поводу. В силу этого оказываются неплодотворными розыски в письменных источниках свидетельств отрефлексированного чувства единства.

Кроме того, исследовательская ситуация для русиста осложнена слабостью в XVIII в. публицистического дискурса и фрагментарностью массовой культуры, а также тем обстоятельством, что лишь определенный сегмент населения был открыт интеллектуальному импорту идей, текстов и образа жизни, тогда как значительная часть жителей страны оставалась к ним невосприимчивой[18]. Если добавить к этому неплотность административной сети[19], недооформленность сословных групп[20], пористость границ между локальными общностями[21], неразвитость гражданских образований, то вовсе не простой оказывается задача выяснить, по какому наитию из этой, по метафорическому выражению Петра I, «рассыпной храмины»[22] выросло у современников видение империи как логичной конструкции, иерархии социальных слоев и этнических групп, накрытой «русским покрывалом».

вернуться

13

См. об этом: Живов В. Язык и культура в России XVIII в. М., 1996; Земскова Е. Русская рецепция немецких представлений о нации в конце XVIII – начале XIX в.: Дис. … канд. филол. наук. М., 2002; Козлов С. «Гений языка» и «гений нации»: две категории XVII–XVIII веков // Новое литературное обозрение. 1999. № 36. С. 26–47; Марасинова Е.Н. Самодержавие и дворянство (Begriffsgeschichte русского XVIII века) // Study Group on Eighteenth-Century Russia. Newsletter, 2004. Vol. 32. P. 21–28; Ширле И. Учение о духе и характере народов в русской культуре XVIII в. // «Вводя нравы и обычаи Европейские в Европейском народе». М., 2008. С. 119–137; Die Interdisziplinarität der Begriffsgeschichte / herausgegeben von Günter Scholtz. Hamburg, 2000; Russische Begriffsgeschichte der Neuzeit: Beiträge zu einem Forschungsdesiderat / Herausgegeben P. Thiergen; unter Mitarbeit von M. Munk. Köln et al., 2006; Исторические понятия и политические идеи в России XVI–XX вв. СПб., 2006; Schierle I. «For the Benefit and Glory of the Fatherland»: The Concept of Otechestvo // Eighteenth-Century Russia Society, Culture, Economy. Papers from the VII International Conference of the Study Group on Eighteenth-Century Russia / Ed. R. Bartlett and G. Lehmann-Carli. Wittenberg, 2004. P. 283–295.

вернуться

14

«Российская империя и ее подданные: Критерии и практика идентификации имперского населения» (Вильнюс, сентябрь 2008); «Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII в.» (Германский исторический институт, апрель 2009); «Христианство и представления о национальной идентичности. Россия, Франция, Европа. XVI–XX вв.» (Москва, сентябрь, 2008); «Национальный / социальный характер: Археология идеи и современное наследство» (Нижний Новгород, сентябрь, 2010); «Общественно-политическая сфера в России от Петра I до 1914 года. История ключевых понятий и концепций» (Германский исторический институт в Москве, апрель, 2010).

вернуться

15

Russianness: Studies on a Nation’s Identity: In honor of Rufus Mathewson, 1918–1978. Ann Arbor, 1990. P. 7–13.

вернуться

16

Ерусалимский К.Ю. Понятия «народ», «Росиа», «Русская земля» и социальные дискурсы Московской Руси конца XV–XVII вв. // Религиозные и этнические традиции в формировании национальных идентичностей в Европе. Средние века – Новое время. М., 2008. С .137–169; Миллер А. И. Приобретение необходимое, но не вполне удобное. Трансфер понятия нация в Россию (начало XVIII – середина XIX в.) // Imperium inter pares: Роль трансферов в истории Российской империи [1700–1917]. М., 2010. С. 42–66.

вернуться

17

Knight N. Ethnicity, Nationality and Masses: Narodnost’ and Modernity in Imperial Russia // Russian Modernity: Politics, Knowledge, Practices. New York, 2000. P. 41–64.

вернуться

18

Марасинова Е.Н. Власть и личность: очерки русской истории XVIII в. М., 2008.

вернуться

19

Kusber J. Grenzen der Reform im Russland Katharinas II // Zeitschrift für historische Forschung. 1998. Bd. 25, № 4. S. 509–528.

вернуться

20

Raeff M. Origins of the Russian Intelligensia: The Eighteenth-Century Nobility. New York; London, 1966; Wirtschafter E.K. Structures of Society: Imperial Russia’s «People of Various Rank». DeKalb, 1994; Каменский А.Б. От Петра I до Павла I. Реформы в России XVIII в.: Опыт целостного анализа. М., 2001. С. 28–30; Миронов Б.Н. Социальная история в России периода империи (XVIII – начало XX в.). Т. 1. Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. СПб., 2000. Обзор историографической дискуссии на эту тему см. в кн.: Марасинова Е.Н. Власть и личность. С. 9–45.

вернуться

21

Каппелер А. Россия – многонациональная империя; Каппелер А. Формирование Российской империи в XV – начале XVIII в.: наследство Руси, Византии и Орды // Российская империя в сравнительной перспективе. М., 2004. С. 94–114; Религиозные и этнические традиции в формировании национальных идентичностей в Европе / Ред. М.В. Дмитриев. М., 2008.

вернуться

22

Выражение, примененное Петром I к социальному слою: «и сие (всего российского купечества. – Е. В.) рассыпную храмину паки собрал» (см.: Реформы Петра I: Сб. док. / Сост. В.И. Лебедев. М., 1937. С. 187).